«Я могу дать упражнение — на тренировке сделать сознательную ошибку». Интервью психолога, который сотрудничает с ЦСКА

Футбольные клубы все чаще усиливают штаб профессиональными психологами, которые помогают игрокам справляться с ментальными проблемами. Евгений Фомин несколько лет сотрудничал с «Локомотивом», а теперь — с ЦСКА. В интервью «СЭ» он рассказал о нюансах взаимодействия с игроками, а также об уровне спортивной психологии в России.

«Проблема всех профессиональных спортсменов — страх неудачи»

— Вы и психология — как так вышло?

— Я окончил Сеченовский университет по специальности «лечебное дело». После этого у меня была ординатура в Научном центре психиатрического здоровья. Работал в так называемой большой психиатрии, то есть с грубыми психическими патологиями.

Некоторое время назад получил специальность спортивного психолога. Учился в Barca Innovation Hub.

— В социальных сетях вы пишете, что являетесь кремлевским врачом. Что это значит?

— Это значит, что я работал в медицинской системе управления делами президента.

— А как в спорт попали?

— В терапии стало появляться больше спортсменов с определенными специфическими запросами. У меня возник интерес: какие принципы работы со спортсменами, как можно им помочь? У них нет трех месяцев, полугода, года, как это обычно происходит в «гражданской» психотерапии, чтобы заниматься своими проблемами. Нужно как-то быстро их поправить и дать результат.

Так получилось, что сначала связался с медицинским штабом «Локомотива», год у меня был контракт. После окончания контракта я через некоторое время попал в ЦСКА. Там также была необходимость поработать с ментальным состоянием спортсменов.

Революционные методы подготовки, борьба с коррупцией, психология и работа с Анри. Как Венгер делал себе имя до прихода в «Арсенал»

— Работа с футболистами чем-то отличается от работы с другими спортсменами?

— Все профессиональные спортсмены плюс-минус одинаковы в своей психологии. Какой-то отдельной работы, связанной с футболистами, я не вижу.

— Как происходит работа психолога в спортивном клубе?

— У всех свои фишки, грубо говоря. Психологи часто любят проводить тестирования. В своей практике я обхожусь без них, так как человек может при желании дать неверифицированный ответ. Результат будет не совсем точный.

Моя концепция работы — именно по личным запросам спортсменов. Человек должен по большому счету к психотерапии созреть. Осознание проблемы и просьба, чтобы с этой проблемой поработать, — показатель определенной психической зрелости, где «я признаю, что у меня есть проблема; что мне нужна помощь в решении этой проблемы для того, чтобы улучшить либо свое качество жизни, либо свои результаты».

— Нанять психолога в ЦСКА — желание главного тренера?

— Это была идея руководителя медицинского штаба, который видит и верит в значение психологии в большом спорте — справляться с ситуациями, когда появляется стагнация, ухудшение результатов, повышение травматизации.

Например, когда [у спортсмена] происходит череда травм, которая кажется какой-то случайностью, то становится очевидно, что есть связь с определенным психологическим состоянием. Особенно если диагностируют, допустим, снижение эмоционального фона, повышение тревожности. Или у спортсмена что-то происходит в личной жизни, и это сказывается на его физиологическом статусе.

— Как тренер относится к тому, что в клубе есть психолог?

— Насколько я знаю, он относится к этому положительно. Если бы тренер был против, то, я полагаю, такой должности в клубе не было бы.

Владимир Федотов, Виктор Давила и Мойзес.

Фото Александр Федоров, «СЭ»

— Вы как-то взаимодействуете с главным тренером?

— С главным тренером ЦСКА взаимодействует руководитель медицинского штаба.

— Расскажите, как проходят приемы.

— Футболист обращается по потребностям — когда что-то происходит, что требует психологической поддержки, коррекции. И он начинает ходить с периодичностью раз в неделю. В среднем [нужно] четыре-пять посещений психолога, чтобы разобраться в ситуации, внести определенные корректировки и улучшить общее психологическое состояние.

Приемы проходят как очно, так и дистанционно. Очно — если команда в Москве. Дистанционно — если команда на выезде.

— Как иностранные футболисты относятся к спортивным психологам? Приходят к вам на приемы?

— Я работаю только с российскими футболистами. Иностранные футболисты ко мне еще не приходили. Поэтому не могу сказать, как они относятся к психологам. В европейских клубах очень много спортивных психологов. Там относятся к ним как к чему-то естественному.

Чуть не ушел в теннис, посещает психолога и всегда востребован среди топ-клубов. Феномен Альваро Мораты

— Можете выделить примерный возраст футболистов, которые к вам обращаются?

— Приходят более молодые ребята. Наверное, средний возрастной диапазон — 20-25 лет.

— Какая наиболее популярная проблема?

— Страх неудачи — это проблема всех профессиональных спортсменов. Вдруг [что-то] не получится, и если не получится, то как отреагирует тренер, команда, зрители?

— Чувствуете, что футболисты прибавляют после терапии?

— Да, действительно есть динамика. Особенно если футболисты ходят относительно регулярно. Мы отслеживаем эту динамику. Есть пример, когда приходил спортсмен, у которого были определенные жалобы на результат, на неудовлетворенность собой, своей игрой, результатами. Через какое-то время он начинал позитивнее оценивать свою динамику и свои результаты.

Работа с психологом — это не только прорабатывание спортивного сегмента жизни футболиста. Работа с общей психологией спортсмена влияет на все сферы. Мы прорабатываем какие-то задачи спортсмена, работаем с его психологией, вносим какие-то корректировки. Это сказывается на всей его жизни, потому что ядро его личности может начать по-другому функционировать, по-другому проявлять себя. Например, у футболиста налаживается личная жизнь, отношения с родителями, выравниваются отношения в команде.

Иван Сергеев.

Фото Александр Федоров, «СЭ»

«Люди обычно заняты своими задачами и редко обращают внимание на других. А нам кажется, что на нас все смотрят»

— Нападающий «Зенита» Иван Сергеев как-то сказал, что не понимает, зачем нужны психологи, так как можно обсудить проблемы с близкими людьми. Можете объяснить, почему стоит обращаться именно к специалистам?

— Ответ кроется в вопросе. Потому что они специалисты. Близкие люди, безусловно, дадут поддержку. Но не вся поддержка одинаково полезна. Если человек неправ или ошибается в способах интерпретации произошедших событий, а его уверяют в обратном, то у него искажается реалистичная оценка, и он может сделать неверные выводы. Ему важно понять ту точку, в которой он совершил ошибку, чтобы ее исправить и сделать определенный скачок в росте.

Поэтому важна беспристрастная оценка, где тебе не просто априори скажут: «Все вокруг плохие, а ты хороший». Это не дает человеку возможности вырасти. Над собой в первую очередь.

Важна, во-первых, беспристрастная оценка. Во-вторых, профессиональная [оценка], когда разбирают мысли человека. Я сейчас работаю в основном в когнитивно-поведенческом подходе. Разбираю то, как человек мыслит, какими фразами интерпретирует происходящее с ним, что для него это значит. Есть одна из ключевых цитат в психотерапии — высказывание древнегреческого философа Эпиктета, который говорил, что человека расстраивает не само событие, а способ его интерпретации.

— Можете привести примеры разных интерпретаций?

— Например, одно и то же событие: человек попал в аварию. Один человек интерпретирует так: «Это ужасно, со мной такого происходить не должно. Я мог погибнуть. Я больше никогда в жизни не сяду за руль, потому что это опасно». Это его способ интерпретации. Другой скажет: «Такое бывает. Не хотелось бы попадать в аварию, но такое, к сожалению, иногда происходит. Со мной это случилось, я это переживу». На следующий день он садится в другую машину.

Одно и то же событие — разные способы интерпретации. Но один выстроил избегающее поведение, где он не садится в машину и вообще начинает их бояться до уровня панической атаки. Начинает ограничивать себя в своей жизни: «Там я не поеду, там мне тревожно, там мне плохо, там у меня болит голова».

Психология лузеров «Краснодара» — миф. Теперь точно

— Вы говорили, что спортсмены жалуются на тренеров из молодежных команд, так как они подавляют их личность. Как конкретно это происходит?

— Это общая история. Я слышал от спортсменов из разных спортивных дисциплин, что их обесценивал тренер в молодежной команде. Там происходит несовпадение поколенческих мировоззрений.

Вы наверняка знаете поколенческую теорию X, Y, Z. Если X (рожденные между 1944 и 1963 годами) и Z (рожденные между 1985 и 2002 годами) сходятся, то в этом случае нужно подбирать ключи коммуникации — привычные схемы не работают. Тренер должен принять во внимание эту теорию, изменить отношение к молодым атлетам. Например, когда он сам был спортсменом, с ним именно так выстраивали общение. Ему это помогло. Он стал, например, олимпийским чемпионом, чемпионом мира. У него заложилось убеждение, что только таким способом можно стать чемпионом. Он этим пользуется, но так уже не работает. Он начинает давить на ребят, обесценивать их, пытаясь замотивировать достигать высоких результатов. Он делает это из лучших побуждений. Но это приводит к тому, что спортсмены могут психологически сломаться и даже получить физическую травму. В итоге из-за этого они могут не дойти до профессионального статуса.

— К каким психологическим проблемам приводит это подавление?

— Разочарование в себе, что не справился. Разочарование в жизни, в виде спорта, который выбрал, в тренере. То есть абсолютная фрустрация. За разочарованием последуют другие интерпретации и эмоции: «Я слабый». Включается уже негативная интерпретация, к которой может добавиться депрессивная коннотация. Может появиться тревожная: «Что мне дальше делать? Все, я сделал ставку на профессиональный спорт. Если у меня не получилось, значит, жизнь закончена. Что мне еще делать? Я же не хочу работать фитнес-инструктором, а я больше ничего не умею». Разочарование в жизни приводит и к депрессии, и к тревожному состоянию, и к другим вариациям негативных эмоциональных расстройств.

Валерий Карпин.

Фото Дарья Исаева, «СЭ»

— Валерий Карпин не раз говорил, что футболисты боятся ошибаться. Этот страх как раз идет от работы с детскими тренерами?

— Часто — да. Я с таким не раз сталкивался: закладывается определенная тенденция и ограничения, которые не дают спортсмену сделать определенный прорыв. Если спортсмена пугали, что нельзя совершать ошибки и это приведет к каким-то негативным последствиям, то у спортсмена сверхценные идеи появляются в отношении результатов в спорте. То есть «я должен быть всегда победителем». Эта сверхценность придает перенапряжение: «Мне нельзя совершать ошибки. Я всегда должен побеждать». Такой перфекционизм. Все должен делать идеально.

Это приводит к раннему выгоранию спортсмена. К тому, что он эмоционально и физически не может расслабиться. Также приводит к повышенной травматизации. Потому что тело перенапряжено постоянно.

— Как взрослым футболистам перестать бояться ошибаться? И возможно ли это?

— Это возможно. Либо опыт, когда у него удачно сложились отношения с тренером, который его поддерживает, снимает опасения по поводу этих ошибок. Или он получает такой опыт, благодаря которому понимает: ошибка не привела к катастрофе — значит, «я могу иногда ошибаться, и это не так страшно».

Спортивный психолог — о поведении Абаскаля: «Это защитная реакция, ему тяжело вести себя адекватно»

Либо второй вариант — с психотерапевтом. Как я уже говорил, это показатель психической зрелости — признать проблему и попросить помощи для ее решения. С этим уже можно бороться и снимать опасения с помощью в том числе каких-то упражнений. В когнитивно-поведенческой терапии есть упражнение, которое называется «экспозиция»: когда предлагается сделать или хотя бы представить, что он делает то, что ему страшно. Человеку, у которого паническая атака при спуске в метро, можно предложить представить с закрытыми глазами, что он спускается в метро и очень детально все делает: едет на эскалаторе, заходит в вагон, выходит.

Либо явное действие. Если он боится ошибиться, я могу дать упражнение — сделать сознательную ошибку на тренировке. Например, намеренно не попасть в ворота. И он ошибается, делает, видит и говорит: «Вообще-то ничего страшного не случилось. Я промазал намеренно по воротам. С позиции, с которой нельзя было промазать никак. Вроде бы тренер ничего такого не сказал. Ну, посмотрел, кинул взгляд недовольный. Из команды тоже никто ничего не сказал».

Люди обычно заняты своими задачами и редко обращают внимание на других. А нам кажется, что на нас все смотрят. Поэтому через такие упражнения он может научиться делать ошибки и в том числе изменить отношение к ним. Когда у человека есть жесткое иррациональное верование, что «я не должен совершать ошибок», «не должен» — тоже когнитивное искажение. Мы это можем также переформатировать в какое-то более гибкое верование, уже включающее предпочтение: «Я не не должен, а мне не хотелось бы ошибаться. А если так произойдет, то будет неприятно, но не катастрофично». Человек уже с гибким подходом к ошибкам может быть более свободным на поле. Если он находится в таком вот неврозе, где «я не должен ошибаться», он перенапряжен.

Евгений Фомин.

Фото из личного архива Евгения Фомина

«Есть разные способы реагировать на стресс»

— Давайте представим, что у футболиста после каждого матча случается паническая атака. Такие примеры действительно можно вспомнить. С чем это может быть связано?

— Возможно, был очень сильный стресс и отношение к предстоящему матчу. Он был перенапряжен. Это то, о чем мы как раз сейчас говорили, что «я должен выиграть, я не должен совершать ошибок». То есть какие-то границы, переступание которых для него чревато какими-то очень тяжелыми последствиями.

А может быть, еще какая-то версия: «Я сейчас вроде бы отыграл, а что будет дальше?» Какое-то ощущение неизвестности: «Вот сейчас я выиграл, сыграл хорошо или нейтрально, а что будет дальше? Каким будет следующий матч? Справлюсь ли я? Не подведу ли я команду?» Могут быть разные причины того, что заставляет испытать по-настоящему панические атаки. Потому что паническая атака — по сути, страх смерти.

— Что чувствует человек во время панической атаки?

— Сердцебиение, потливость. Повышается артериальное давление. Человек думает, что он сейчас умрет. Что с ним происходит? Адреналин выделяется в больших количествах. Это те гормоны стресса, которые помогали нашим предкам выживать. Поэтому человек переживает очень неприятные физические ощущения во время панической атаки, и часто вызывают скорую помощь. Потому что, повторюсь, повышается давление, тремор в руках, болит сердце. Еще он думает, что у него инфаркт, что он действительно сейчас может умереть. Вызывается скорая, приезжает. Конечно, делают ему ЭКГ, на котором ничего нет, и говорят: «У вас паническая атака. Обратитесь к психиатру».

— Почему люди по-разному относятся к стрессу? От чего это зависит?

— Опять же, от способа интерпретации этого стресса. То есть насколько этот стресс изолирован в пределах именно этого эпизода. Представим, студент идет на экзамен. У него стресс? Конечно, стресс. Но для кого-то этот стресс приемлемый, а для кого-то — непереносимый. В чем разница? В способе интерпретации.

Потому что тот, для кого стресс приемлемый, испытывает функциональное переживание эмоций. «Функциональное» означает, что эти эмоции должны сопутствовать этому событию, даже если они негативны. То есть страх перед экзаменом — это нормально. Если он не будет бояться, значит, ему вообще все равно. И он и не подготовится, и не сдаст, и вылетит из института.

А есть дисфункциональное переживание — эмоция. Когда у него не стресс, не тревога, а паническая атака, например. И значит, что у него уже неверный способ интерпретации. Он идет на экзамен и думает: «А если я не сдам, что со мной будет? Как на меня посмотрят родители? Наверное, меня выгонят из института». Этот студент живет какими-то представлениями, которые ему внушили в свое время. Родили ему говорили: «Ты должен сдавать хорошо сессию, должен сдавать хорошо экзамен. Ты должен быть отличником. Ты не должен нас позорить с папой». Мама, например, ему так говорила. И он с этим живет: «У меня не будет будущего! Все увидят мой позор! Это так ужасно! Если это произойдет, я этого не переживу!»

Ришарлисон расцвел после работы с психологом. Буффон, Мората и другие звезды, которые страдали от ментальных проблем

«Нужно быть готовым к тому, что про тебя начнут писать плохие вещи»

— Давайте представим молодого футболиста: он закрепляется в команде, отлично играет. О нем начинают много говорить, у него быстро растет зарплата. Как не сойти с ума?

— Да, действительно такое часто бывает. Нужно понять, к чему ты идешь. Я такие примеры видел, когда парень пришел из молодежки в основную команду, у него появились деньги, он начинает их тратить. И все, на этом его карьера заканчивается. Нужно понять, какая вообще твоя цель. Заработать чуть больше, чем обычно, или ты хочешь вообще быть лучшим в мире? Быть в лучшей команде, быть тем, на кого ориентируются. К чему ты стремишься? К тому, чтобы просто сменить машину? Это вопрос приоритета. Какая твоя большая цель, которая тебя зажигает? С которой ты просыпаешься и думаешь: «Я этого хочу. Я к этому иду».

— Если к вам придет спортсмен, у которого звездная болезнь, как вы с ним будете работать?

— Он, скорее всего, ко мне не придет. (Смеется.) У него все хорошо будет.

— А если это его беспокоит — такое может быть?

— Вряд ли. Если у него звездная болезнь, значит, он собой доволен. У него все хорошо. Просто у него чрезмерная оценка себя. Как в психиатрии говорится, отсутствие критики к собственному состоянию. Есть такого рода расстройства, где у человека нет критики к тому, что он переживает. Со звездной болезнью человек не придет с таким запросом. Потому что он себя высоко оценивает. Он считает, что у него нет проблем. Таких прецедентов не было. И я думаю, что не будет.

— Допустим, у спортсмена совсем не идет игра — его критикуют болельщики и пресса. Спортсмена это очень беспокоит. Что лучше — вообще изолироваться от обратной связи или попробовать изменить отношение к критике?

— Критиковать будут всегда, поэтому — скорее изменить отношение к критике. Здесь возможны оба варианта: не читать хотя бы какое-то время, если это тяжело воспринимается, и поменять отношение. Повторюсь, если человек лучший, всегда найдутся те, кто будет его не любить. Нужно быть готовым к тому, что начнут не любить и писать плохие вещи. При этом важно адекватно оценивать те слова, которые пишут. Если я ошибся, люди увидели и мне написали — это неприятно. Я действительно ошибся. Я это признаю и могу сказать: «Извините, я ошибся. Это ненамеренно». Или не извиниться, но признать, что: «Да, я ошибся. Мне написали что-то не очень приятное. Но такое бывает. Жизнь неровная, к сожалению или к счастью». То есть нужно изменить способ отношения к другим событиям. Если очень тяжело, человек не справляется и уходит в депрессию, то какое-то время пока нужно не смотреть на обратную связь.

Михаил Лабковский.

Фото Global Look Press

«Стало модно иметь психолога. Но это в «гражданской» среде»

— На каком уровне, по вашему мнению, спортивная психология в России?

— В клубах мало психологов. Насколько я знаю, их больше в детских и молодежных командах. Более взрослая команда тяжелее воспринимает психологов, потому что есть тренер. Тренер часто считает, что он сам неплохой психолог. И такое действительно бывает, потому что тренер проходит повышение квалификации. У них есть предмет «Психология» и большой навык общения. Но если сравнивать профессионализм психолога и тренера, то, конечно, у психолога будет выше квалификация. Потому что он больше в этой среде. Он более образован. Это его хлеб. Это как если бы психолог, который прошел тренерский курс, сказал, что он тоже неплохой тренер. Понятно, что каждый должен заниматься своим делом.

— Есть ощущение, что для многих поход к психологу — слабость. Вы согласны?

— Да.

— Вы это чувствуете?

— Такое может быть. Например, первая наша встреча, когда у человека нет понимания, что такое психология. Он приходит, и, возможно, есть чувство стыда, что он пришел. Просьба, чтобы не распространялась информация, потому что будет стыдно, что кто-то узнает.

Как бороться со стрессом и тревогой: советы психолога

Да, такое есть, но все меньше. 15 лет назад, когда начала культивироваться психология, появились лидеры мнений, тот же Лабковский, Курпатов... Все их знают. Они на слуху. И уже стало нормой иметь психолога. Более того, стало модным иметь психолога. Что хорошо. Но это в «гражданской» среде. Спорт более консервативен. В бытовой среде потребность в психологах выросла снизу вверх, то есть сформировалась внутри гражданского общества, а потом просто вертикализировалась. Появились лидеры мнений, и появилось новое отношение к психологии.

В спорте, я думаю, это будет сверху вниз идти. Где в какой-то момент ассоциации или министерство примут решение, что должен быть психолог принудительно. Будут созданы штатные единицы, появятся психологи. В какой-то момент их станет много. Спортсмены и тренеры поймут, что есть психолог, с ним можно пообщаться. Можно решить конфликт, разобрать какую-то ситуацию сложную. И тренеру тоже, кстати, [можно] пообщаться с психологом, чтобы как медиатор выступать, который разрешает какие-то конфликтные ситуации. Спортсмены через психологию, во-первых, могут увеличить свою результативность. Во-вторых, снизить травматичность.

Семен Волков