Газета Спорт-Экспресс № 169 (4148) от 27 июля 2006 года, интернет-версия - Полоса 8, Материал 2

В 2003 году собственный корреспондент "СЭ" в США Павел Стрижевский принял нестандартное решение - вернуться в Россию из Америки, где прожил 14 лет.

ИЗ РОССИИ В АМЕРИКУ. И ОБРАТНО

Павел СТРИЖЕВСКИЙ

Разъяснить мне суть моего задания для юбилейного номера "СЭ" взялся лично Владимир Гескин, первый зам главного редактора. "Просто расскажи читателю, как ты дошел до жизни такой", - очертил свои пожелания Моисеич.

-А что вы находите в моей жизни такого уж неординарного? - с тревогой поинтересовался я.

Гескин изобразил на лице философское сочувствие, с каким обычно смотрят на небуйных пациентов психиатрической лечебницы.

- Паша, в глазах нормального человека бросить Америку и приехать жить и работать сюда - все равно что свалиться с Луны. Вот и объясни людям, как тебя угораздило.

САМОРОДОК

Не секрет, что в спортивного журналиста способны мутировать только два подвида человеческих особей: бывшие спортсмены и болельщики. Причем и первые (как правило), и последние (всегда) становятся таковыми в результате тяжелой наследственности. В нашей редакции, к примеру, я не знаю ни единого журналиста, которого когда-то в далеком детстве отец или старший брат не отвел бы за руку на первый в жизни футбол или хоккей.

Ни единого - кроме самого себя. На свой первый в жизни большой футбол я, 10-летний, тайком от родителей сбежал с урока сольфеджио абсолютно самостоятельно.

Моя мама, услышав как-то краем уха обрывок телерепортажа Владимира Маслаченко, задумчиво изрекла: "Какая красивая фамилия - ГолкИпетр!" Отец, хоть и старался со значительным видом не выдавать своей неосведомленности в спортивных вопросах, был почти на том же уровне.

Реализуйся мечта моей мамы - и вместо журналиста "СЭ" наша семья подарила бы миру концертирующего пианиста. Согласно рассчетам отца, я должен был стать либо выдающимся математиком, который решит теорему Ферма, либо на худой конец 14-м чемпионом мира по шахматам.

К огорчению своих интеллигентных родителей, мои собственные стремления и их чаяния не имели ни малейших точек соприкосновения. Больше всего на свете их единственному сыну хотелось торчать на всех спортивных мероприятиях, какие только проводились в пределах досягаемости, будь то футбольное дерби "Спартак" - "Динамо" или матч никому не нужного первенства страны по водному поло. Увы, в те годы ни мои родители, ни я сам никак не могли взять в толк, какая профессия удовлетворила бы во мне эту потребность. Что ж, по крайней мере я в отличие от большинства нормальных мальчишек никогда не изъявлял желания стать космонавтом, полярником или генеральным секретарем ЦК КПСС.

АВТОГРАФ КОЛЛЕГИ

Понимание собственного призвания пришло ко мне много лет спустя - уже в Америке, где я оказался вдвоем с отцом в 1990 году в неполные 16 лет. И в том, что озарение все-таки наступило, виновата оказалась, как всегда, женщина. Хотя совсем и не в том смысле, в котором вы подумали.

В США - этой мекке супер-пупер-мега спортивных лиг - моя "крыша" была обречена на неустойчивость. На почве НБА она покосилась враз, и в первый же год я, еще будучи бедным школьником, принялся мотаться на все домашние матчи "Атланта Хокс", перед которыми только успевал раздобыть очередные 10 долларов на самый дешевый билет.

Именно там, в давно уж снесенном дворце "Омни", глядя с высоты птичьего полета на пируэты обожаемого мною великого форварда "Ястребов" Доминика Уилкинса, я впервые и обратил внимание на шеренгу людей с блокнотами, сидящих за мониторами у самой кромки площадки. "Везет же некоторым! - чертыхался я про себя. - Приходят на халяву на матчи, сидят на лучших местах, общаются с народными кумирами, путешествуют, каждый день любуются на собственное имя в газетах, да еще и хорошие деньги за это получают!" В общем, грезить работой спортивного репортера я начал именно тогда.

Более неподходящего момента для определения с карьерными планами невозможно было и придумать. Спустя год моего английского уже вполне хватало для того, чтобы понять, за что же именно эти "халявщики" получают свои деньги. Подписавшись на крупнейшую местную газету Atlanta Constitution, я начал заглатывать одну за другой обозревательские спортивные колонки. И, к собственному отчаянию, с каждым днем все отчетливее осознавал, что ТАК не сумею написать никогда в жизни. По-русски - еще может быть, но по-английски... Как бы успешно ни давался моему абсолютному слуху местный язык, овладеть тончайшими инструментами чужеземной изящной словесности я бы не сумел, даже будучи выпускником журфака Колумбийского университета. Выдавать такие перлы можно только на языке, впитанном с молоком матери.

В период с 1991-го по 1995-й за освещение "Хокс" в Constitution отвечала женщина по имени Айлин Войсан, которую на собственной шкале литературных талантов я расположил где-то между Антоном Чеховым и Эрихом Марией Ремарком. По газетному портретику я без труда приметил ее в ложе прессы атлантской арены. Тот день, когда я набрался решимости подойти к ней, запомнился не хуже, чем день собственного дебюта в "СЭ" десяток лет спустя. Удивлению Айлин не было предела, когда 17-летний паренек с легким русским акцентом попросил у нее автограф рядом с размашистым росчерком самого Уилкинса. "Это будет моя первая подпись в жизни, которую я поставлю не на анкете", - рассмеялась Войсан, беря из моих трясущихся рук фломастер.

ЗАОКЕАНСКИЙ ПОДПИСЧИК

...Можете представить мой шок, когда летом 1994-го я впервые после пяти лет отсутствия прилетел погостить в Москву. Но ни преображение родного города, ни наступивший в магазинах капитализм не перевернули моего сознания настолько, насколько я обалдел от спортивной газеты, о существовании которой до той поры даже не догадывался. С первого же прочитанного номера мне стало ясно, что в истории освещения отечественного спорта наступила новая эпоха.

В течение всего отпускного месяца я маниакально вычитывал "Спорт-Экспресс" целиком - от первополосных материалов до крошечных заметок в "Ку-ка-ре-ку". Никакого интернет-сайта у "СЭ" в те годы не было и в помине, и от одной мысли, что, вернувшись в Атланту, я лишусь радости ежедневного свидания с этой газетой, меня воротило с души. Напряг всех, кого только мог, чтобы драгоценные номера откладывались и пересылались мне в Штаты с оказиями.

Спустя год или полтора "СЭ" открыл зарубежную подписку, и я моментально выписал себе газету в Атланту за сумасшедшие по тем временам деньги. Номера стали приходить какой-то загадочной авиапочтой через Будапешт примерно с восьмидневным опозданием, причем зачастую помятые и изорванные. Но настроения моего это ничуть не портило. Я таскал их с собой повсюду, чтобы читать на работе, в ресторанах и даже, стыдно сказать, в гостях. Вслушивался в слог, перечитывал любимых авторов и через несколько месяцев, не глядя на подпись, мог распознать лишь по стилю десятка полтора ведущих журналистов.

Мысль о том, чтобы предложить "СЭ" свои услуги в качестве заокеанского собкора, меня даже не посещала: собственные шансы на успех я расценивал не выше, чем возможность быть выбранным в первом раунде драфта НХЛ. Ну куда мне, без специального образования и не живущему в родной языковой среде с 15-летнего возраста, тягаться с такими аксакалами?

НЕБОЖИТЕЛИ

Юношеская мечта так и осталась бы мечтой, если бы в октябре 2001 года меня... не вывела из себя одна из заметок Игоря Ларина. Для каждого из вас, кто хоть сколько-нибудь интересуется НХЛ, ощущение наверняка знакомое, не правда ли? Лишь годы спустя, уже работая в редакции, я понял, что своего постоянного читателя Ларин завоевал именно тем, что с его мнением так легко не согласиться. Сейчас уже и не вспомню, о чем была та заметка, но разозлился я тогда на Игоря изрядно. Настолько, что сел за компьютер и написал ему гневное письмо по электронной почте. И, выместив тем письмом праведный гнев, тут же забыл о нем.

Каково же было мое удивление, когда буквально назавтра я получил от обруганного мною Ларина дословно следующий ответ: "Напиши свой телефон - есть вариант сотрудничества". Десять минут спустя мы уже, как ни в чем не бывало, общались по телефону.

А еще через два дня я, будучи аккредитованным от "СЭ", отправился на свое первое пробное задание в "Филипс Арену" на энхаэловский матч "Атланта" - "Нэшвилл". Заключалось оно в том, чтобы проникнуться тамошними журналистскими порядками, написать небольшой отчет и познакомиться с дебютировавшим за две недели до этого россиянином по имени Илья Ковальчук.

Мне, столько лет мечтавшему о подобном шансе, на пути к этому свершению обязано было хоть в чем-то повезти. И с везением, как понял впоследствии, действительно было все в порядке. Во-первых, меня совершенно случайно угораздило заявить о себе в тот момент, когда газета из-за взлета Ковальчука категорически нуждалась в собкоре именно в Атланте, а во-вторых, сам Илья оказался на редкость щедрым на сенсации игроком и небанальным собеседником.

К тому времени я, давно расставшись со вздорной юношеской мечтой, уже был программистом с 6-летним стажем и вполне приличной, даже по американским меркам, зарплатой. Но в свою новую работу, даже разрываясь на два фронта, зарылся с головой.

Два следующих года пролетели как неделя. За этот срок я, как мне искренне казалось, сильно поднаторел в журналистике (сейчас мне настолько мучительно перечитывать собственные заметки тех лет, что я безжалостно удалил их с жесткого диска своего ноутбука) и даже съездил в свою первую редакционную командировку - в близлежащий Нэшвилл на энхаэловский драфт-2003. Но главное, чем ознаменовался 2003 год, - это мой первый визит в редакцию "СЭ". Туда, где по коридорам ходили те, кого я столько лет считал небожителями: Вайцеховская, Беленький, Рабинер, Дзичковский... Когда Моисеич при встрече выдавил из себя нечто ободряющее по поводу одного из моих материалов, мне показалось, что я умер и попал в рай. Еще больший шок я испытал от того, насколько непохожей оказалась редакционная атмосфера и отношения внутри коллектива на те, к которым я привык в своей "каменоломне" (так, каюсь, называл свою ненавистную программистскую работу). Именно в те мартовские дни 2003 года твердо решил, что заполучу работу в московской редакции, чего бы мне это ни стоило.

СТРАНА ВЕЧНО БУДУЩЕГО СЧАСТЬЯ

Мои несчастные родители, которых я посвятил в свои планы, заявили мне с обеих сторон Атлантического океана, что я сошел с ума. Друзья, хоть и поддержали на словах, про себя наверняка подумали то же самое. Бывали моменты, признаюсь, когда и сам сомневался в сохранности собственного рассудка. Но желания заниматься любимым делом, живя при этом в родном городе, все это не умаляло. Единственным человеком по ту сторону океана, который хоть и с долей скептицизма, но все же понял и, по-моему, даже капельку позавидовал мне, был друг и коллега Слава Маламуд...

Конечно, свалился я в Россию не совсем с Луны и понимал кое-что о жизни в нашей стране вечно будущего счастья и до возвращения. Но довольно отдаленно. Просто, как всякий неисправимый оптимист, надеялся выстроить свою жизнь так, чтобы свести соприкосновения с нашими совковыми "прелестями" к минимуму. Напрасно.

Сама работа в "СЭ", какой бы подчас нервной и изматывающей она ни была, превзошла почти все мои ожидания. За два с небольшим года я побывал на хоккейном Кубке мира, двух мировых первенствах и даже на Олимпиаде (что, как объяснили мне ветераны цеха, является наивысшим признанием успеха в нашей индустрии). Что касается всех прочих аспектов жизни и быта - о них во имя собственного психического блага лучше стараться не вспоминать.

На свете немало стран, и Америка - одна из них, где законы придумываются для того, чтобы обезопасить и упорядочить жизнь граждан. У наших законов, как верно подметил писатель Виктор Шендерович, другие задачи: нагромоздить такие требования, чтобы их было невозможно исполнить - и собирать мзду за неисполнение. Например, я, коренной москвич, после двух с половиной лет унизительных мытарств по инстанциям пришел к выводу, что смогу легализоваться на Родине только в глубокой старости и с истощенной нервной системой. А может, не смогу и вовсе.

Живя третий год в любимой стране изгаженных подъездов, бессовестной власти, обнаглевших чиновников и полоумных таксистов с иконками на передних панелях, которые лишь смеются, когда ты по привычке пытаешься нащупать за плечом отсутствующий ремень безопасности, я не устаю поражаться, как нам изо дня в день уже 15 лет удается выпускать одну из лучших в мире спортивных газет.