Газета Спорт-Экспресс № 114 (2607) от 23 мая 2001 года, интернет-версия - Полоса 10, Материал 1

Анатолий КАРПОВ

К БУШУ ОБРАЩУСЬ, КАК ТЕХАСЕЦ К ТЕХАСЦУ

Этой весной я впервые порадовался причудам авиарасписания, задержавшим нас с Анатолием Карповым на день в Линаресе после традиционного супертурнира. Дело в том, что высвободившееся время Карпов согласился использовать для обстоятельного разговора. Мы вместе обедали, ужинали, пили прекрасное испанское вино, гуляли по городу и говорили. Точнее, говорил Карпов, а я записывал его рассказ на диктофон.

Мне казалось, что в биографии великого шахматиста уже не осталось "белых пятен". Но книги, написанные о нем, и те, где он сам рассказывает о себе, были изданы в другое время. О многом тогда умалчивалось. И в тот день в Линаресе я услышал немало такого, что даже для искушенного читателя окажется открытием.

ХАРАКТЕРИСТИКА ЛЕНИНГРАДСКОГО ОБКОМА

История о том, как молодой мастер, первокурсник экономического факультета ЛГУ Анатолий Карпов выехал на международный турнир в Венесуэлу без разрешения Ленинградского обкома КПСС и выполнил там гроссмейстерскую норму, напоминает почти юмористический рассказ. Но это сегодня. А тогда...

- Когда в 1969-м я стал чемпионом мира среди юношей, - вспоминает Карпов, - никому из руководителей советских шахмат не пришло в голову пригласить меня в чемпионат СССР. Хотя спустя два года, когда такого же успеха добился Александр Белявский, под него специально увеличили число мест в турнире. Мне, конечно, хотелось выполнить гроссмейстерскую норму, но попасть в турнир для молодого мастера было непросто. Мой тренер Семен Абрамович Фурман, хорошо зная порядки в Спорткомитете СССР, сказал: "Проси турнир, которого еще нет в плане на этот год".

Встретив в коридорах спорткомитета зампреда Ивонина, который курировал шахматы, я сказал ему, что хотелось бы получить приглашение на турнир, где можно выполнить норму гроссмейстера. "Прекрасно! Сейчас посмотрим, что там у нас есть на этот год", - ответил Виктор Андреевич и стал листать свою знаменитую записную книжечку. Но я, помня напутствие Фурмана, добавил: "В этом году хотелось бы еще поработать, а вот на следующий год, в июле, было бы в самый раз". Ивонин обрадовался, что ему не надо никаких проблем решать в этом году, и говорит: "Вот в будущем году в Голландии на турнире IBM у нас три места, желающих пока нет, так что записываю вас".

Это означало почти гарантию - если не произойдет чего-то экстраординарного. Увы, произошло. Весной 1970-го пришел в спорткомитет чемпион мира Борис Спасский, сказал, что ему надо готовиться к матчу на первенство мира (уже поднимался Фишер), и попросил послать с ним на турнир IBM его друзей - Ефима Геллера и Льва Полугаевского. Меня, разумеется, с легкостью вычеркнули из списка, но на Ивонина я не обиделся, понимая его трудности. И вот в мае играю в первенстве России в Куйбышеве, и звонит мне старший тренер юношеской сборной СССР Анатолий Быховский: возникла вакансия на турнире с гроссмейстерской нормой в Венесуэле. Приглашали Тиграна Петросяна и Спасского, но они отказались. Тогда и пригласили меня, чемпиона мира среди юношей, и чемпиона СССР Льва Штейна.

Чтобы выехать на другой континент, да еще впервые без официального сопровождающего (мне ведь было всего 18 лет), обычной характеристики Ленинградского обкома КПСС было мало: требовалось еще и пройти собеседование в ЦК. В Ленинградском обкоме моя характеристика по каким-то причинам застряла, секретарь парткома университета звонил туда чуть ли не каждый день. Не помогали и ходатайства спорткомитета: обком тогда свирепствовал во всем, что касалось выездов за границу.

В Венесуэле незадолго до этого шахматы еще находились на подпольном положении: военное правительство страны рассматривало их как игру азартную. Комплектов фигур там, естественно, не делали, а ввезти шахматы можно было, заплатив пошлину... по весу. Новый президент Венесуэлы решил изменить ситуацию и начал с проведения крупного турнира. В числе 18 участников пригласили и двух шахматистов из СССР, с которым у Венесуэлы только-только были налажены отношения. В день нашего выезда в Каракасе получили подтверждение на одного Штейна и сообщение о том, что Карпов из-за "организационных трудностей" вылететь не может. Председатель оргкомитета турнира пожаловался президенту, а президент, не долго думая, позвонил главе советского правительства Алексею Косыгину. В результате через три часа у меня в кармане лежал загранпаспорт и билеты до Парижа. Вот так я вылетел на турнир без характеристики Ленинградского обкома и не проходя выездную комиссию ЦК. Думаю, для того времени это был рекорд "для закрытых помещений" в нашей стране.

Но самое интересное ждало нас в Каракасе: добравшись туда, мы со Штейном узнали, что должны... возвращаться в Москву. Играть в турнире было нельзя, так как среди участников обнаружился чешский шахматист Любош Кавалек, незадолго до этого сбежавший из Чехословакии в США. Мы с Кавалеком были большими друзьями - с тех пор, как Витя Купрейчик и я, тогда еще никому не известные 15-летние пацаны, приехали в Прагу, и Любош возился с нами, показывал город, даже в кино сводил. Он тогда уже входил в мировую шахматную элиту, нас видел впервые в жизни, но потратил на нас целый день, чем покорил наши сердца. Это все равно как если бы, скажем, Тигран Вартанович Петросян в Москве провел день с какими-нибудь подростками из Чехословакии. С Любошем мы дружим до сих пор, и, приезжая в Нью-Йорк, я непременно бываю у него дома.

В общем, тогда, в Каракасе, я через Штейна передал нашему послу, что домой не уеду, а буду играть. Штейн же дипломатично добавил: "Не могу же я бросить 18-летнего юношу одного в чужой стране, за океаном..." Ему в посольстве сказали: "Вы отдаете себе отчет, на что вы идете?!" Но помялись-помялись и отстали от нас. В итоге турнир выиграл "диссидент" Кавалек, а чемпион СССР Штейн от него отстал... Леонид Захарович понимал: если я не выполню гроссмейстерскую норму, в Москве нас ждут большие неприятности. Всю вторую половину турнира он мне усиленно помогал в подготовке. Норму я выполнил, и мы вздохнули с облегчением.

Штейн мне помог и во время грандиозного сеанса одновременной игры, который участники турнира давали на центральной площади Каракаса. Накануне, желая наверстать упущенное в ходе напряженного турнира, я перегрелся на солнце, сильно обгорел и у меня поднялась температура. Но не принять участие в сеансе было бы неуважением к хозяевам турнира. Играть пришлось под палящим солнцем, мне стало плохо, я потерял сознание и рухнул на случайно оказавшийся позади меня стул... Штейн и свои партии играл, и мои доигрывал. В самолете я лежал пластом, в Париже, где была пересадка, Штейн чуть ли не силой заставил меня подняться с постели и потащил на Елисейские поля. А в Москве я попал под ливень, после чего кожа стала с меня слезать, как чулок.

В дороге позабавило нас одно происшествие. Еще по пути в Венесуэлу, в парижском аэропорту Бурже, Штейн забыл на лавочке новый плащ. А когда дней через двадцать пять летели обратно - нашел его на той же лавке! Прилетели в Москву, номеров в гостинице не бронировали. Ночью, уставшие и промокшие, приехали в гостиницу "Москва". Администратор оглядела нас с сочувствием: "Вообще-то есть у меня один номер... Но очень дорогой, самый большой "люкс" в гостинице. Боюсь, не возьмете..."

- Сколько стоит? - спросил Штейн.

- 10 рублей...

Мы сняли "страшно дорогой" люкс, который оказался такого размера, что в нем спокойно можно было сдавать нормы ГТО...

ЦЕНА СЛОВА

О "тайных" переговорах Карпова и Фишера писали много. Довольно подробно рассказывал о них и сам 12-й чемпион мира в своих книгах. Много было интриг в той истории. Но лично для меня главное в том, что, несмотря на настойчивое неудовольствие товарищей из отдела пропаганды ЦК КПСС и Спорткомитета СССР, Карпов упорно стремился к цели: сыграть матч с Фишером! Он очень хотел - нет, не "продать титул американцу", как выразился в сердцах глава спортивного министерства Сергей Павлов, - а сыграть полновесный матч с Фишером и победить 11-го чемпиона мира! Почти готовое соглашение двух гениальных шахматистов сорвалось, в сущности, из-за пустяка, из-за одного слова! Из-за одного слова в контракте история шахмат и человечества потеряла величайший матч.

- После нашей несанкционированной встречи с Фишером в Японии, - рассказывает Карпов, - меня чуть ли не объявили "предателем". Я пережил много неприятных минут. По удивительному стечению обстоятельств, наша встреча с Фишером проходила в тот же самый день и час, когда на другом конце Земли, в полицейском участке Амстердама, советский гроссмейстер Виктор Корчной попросил политического убежища. Это был черный день для спортивного министерства СССР! Хуже нельзя было придумать: наше руководство узнало о моей встрече с Фишером не из моего доклада, как положено, а из сообщения Франс Пресс! "Воспитывали" и "прорабатывали" меня как надо: "Вы наносите ущерб престижу страны! Вы - чемпион мира, мы вами гордимся. Приобрести мы уже ничего не приобретем, а потерять можем. Представьте себе, что вы проиграете Фишеру!" На что я отвечал: "А представьте, что я выиграю у Фишера! Представьте, какой интерес во всем мире будет к нашему матчу. Разве это нанесет ущерб нашей стране? Наоборот! Ведь я не должен играть с Фишером, а играю!"

В конце концов Павлова я, кажется, убедил, и препятствий второй нашей встрече с Фишером чинить не стали. Состоялась она в испанской Кордобе. Мы с Фишером продвинулись очень крепко, принципиально пришли к главному: матч играем. Оставалось согласовать детали. Третья встреча состоялась в Америке, только год спустя. Возможно, Фишер что-то для себя мучительно решал, вот целый год и не давал о себе знать. Опять меня нашел Кампоманес, он привел Фишера, мы поужинали в каком-то ресторанчике и практически обо всем договорились. Поехали в консульство Филиппин, чтобы отпечатать и подписать документ. Сели друг против друга, каждый со своим экземпляром. Осталось обсудить только одну деталь: Фишер требовал, чтобы матч назывался "Абсолютное первенство мира среди шахматных профессионалов". А тогда в Советском Союзе слово "профессионал" было ругательным: все спортсмены в СССР были, разумеется, "любителями", а "профессионалы" - это из области "их нравов". Да и мировое олимпийское движение профессионалов тогда еще не жаловало.

Я пытался объяснить Фишеру, что наша страна, к сожалению, не так открыта, как США, что он, американец, может встретиться со мной в любой точке земного шара, а меня могут просто не выпустить за рубеж, если что-то не понравится наверху. Убегать же из своей страны я не собираюсь и должен соблюдать принятые в ней правила. В общем, слово "профессионал" начисто лишает меня возможности легализовать наш матч.

Кампоманесу, казалось, удалось уговорить Бобби подписать текст соглашения, оставив вопрос о названии матча открытым. Фишер уже взял ручку, я начал подписывать свой экземпляр... Вдруг Фишер бросил ручку на стол: "Нет! Или сейчас мы подписываем все, вместе с названием, или - ничего!" Я был ошарашен - ведь мы вроде обо всем договорились. Снова пытаюсь объяснить Фишеру, что, даже если мы сыграем матч вообще без названия, то в мире все равно поймут, что это за матч и что в нем разыгрывается... Но Фишер был непреклонен: "Нет! Я еще раз все обдумал. Либо все, либо - ничего!" Тогда я сказал: "Значит, мы не можем ничего подписать". Это вызвало, конечно, большую радость в Москве...

...А на 5 миллионов долларов, которые президент Филиппин Маркос нашел под наш предполагавшийся матч, в Маниле провели боксерский поединок между Мохаммедом Али и Джо Фрэзером.

От автора. Спустя десятилетия, находясь в Канаде, Карпов передал американскому послу свое личное письмо президенту США Биллу Клинтону. В нем 12-й чемпион мира просил отменить решение американских властей закрыть Фишеру въезд в США. Фишер, писал он, возможно, самый знаменитый американец на Земле, и негоже ему скитаться по свету, не имея возможности вернуться домой. Письмо, по имеющимся у Карпова сведениям (впрочем, не подтвержденным официально), возымело действие и одним из последних своих указов Клинтон разрешил Фишеру въезжать в США. Если это не подтвердится, Карпов намерен направить аналогичное послание нынешнему президенту США Джорджу Бушу-младшему. "К нему я могу обратиться, как почетный техасец к техасцу", - говорит Карпов. Буш - бывший губернатор штата, где российского гроссмейстера удостоили звания почетного гражданина. Между прочим, он первый наш соотечественник, которому была оказана такая честь.

Окончание - стр. 11