Газета Спорт-Экспресс № 35 (4315) от 16 февраля 2007 года, интернет-версия - Полоса 16, Материал 1

16 февраля 2007

16 февраля 2007 | Футбол

СПОРТ-ЭКСПРЕСС ФУТБОЛ

ЛЕТОПИСЬ Акселя ВАРТАНЯНА

ФУТБОЛ В ГОДЫ ВОЙНЫ. Часть пятая

МИФ О "МАТЧЕ СМЕРТИ"

Окончание. Начало - стр. 9

МИНУЯ ЦЕНЗУРНЫЕ БАСТИОНЫ

Перечень семи матчей появился в наших СМИ только в 90-е годы, хотя знали о них, в этом трудно усомниться, и раньше, включая мифотворцев. В Киеве оставались очевидцы, у кого-то наверняка сохранились разрешенные немцами газеты с отчетами, может, и афиши. Однако пишущие о "матче смерти" проявили благоразумие. Нарушать границы дозволенного не посмели.

Исключение - Анатолий Кузнецов. В документальном повествовании "Бабий Яр" (опубликован в 1966 году в журнале "Юность") футболу посвящена небольшая глава. Кузнецов первый прилюдно заявил: киевляне провели с оккупантами не один, а несколько матчей, причем с Flakelf (но не с "Люфтваффе") встречались дважды. Соперников назвал своими именами, счет указал правильный. Ссылался при этом на профашистскую газету "Нове украiнське слово" и обильно ее цитировал. Невероятно! Как удалось ему преодолеть мощные цензурные бастионы, остается загадкой.

Автор зародил в миллионах читателей серьезные сомнения: значит, не было "матча смерти", того единственного с фатальным исходом? Тогда отчего, проигрывая часто и крупно, немцы раньше не истребили команду?

Через три года, после бегства Кузнецова в Англию, его предали анафеме, произведения из обращения изъяли. А легенда, изрядно Кузнецовым потрепанная, полуобнаженная, неглиже, многие годы бесстыдно разгуливала по страницам новых произведений и газетных публикаций. Словно перекочевала из нынешнего не в меру раскрепощенного времени в советское со строгими нравственными устоями.

Окончательно разрушили миф в постсоветскую эпоху. Рухнула десятилетиями сооружаемая пирамида, распалась на мелкие кусочки.

ЦВЕТ МАЕК

Играли в красных футболках, факт неоспоримый. Все дело в его интерпретации. По убеждению пропагандистов, киевляне облачились в алые майки намеренно, пренебрегая опасностью. Красный цвет - цвет революции, советского государственного флага, пролитой для блага народа крови. Это была форма сопротивления непокоренных людей, вызов врагу.

Истинную причину Макар Гончаренко объяснил в 92-м Георгию Кузьмину: "Форма у нас была, как у сборной СССР, - красные майки и гетры, белые трусы. Разговоры о том, что мы ее специально подготовили к поединку с летчиками и зенитчиками, - брехня. Просто у нас другой не было. Какую Трусевич раздобыл в самом начале, в такой все время и выступали, безо всякого подвоха".

С Гончаренко ясно - когда стало можно, он говорил, как есть. А что же Северов с Халемским? В повести "Последний поединок" грубую промашку совершили. На вопрос товарища: "В какой форме будем играть?" - Кузенко (читай - Кузьменко) простодушно ответил: "В какой форме?.. В красных майках. Других-то у нас нет".

Редчайшее фатальное совпадение: писатели опростоволосились, а бдительные охранники границ дозволенного проморгали.

СУДЕЙСТВО

Все матчи обслуживали немецкие арбитры. Как оценивали создатели легенды их работу, вы знаете из прошлой публикации. Не судья - убийца, покруче наших. Неправедных пенальти, офсайдов, голов, перечисленных в "классических" произведениях, хватило бы на добрую половину российского чемпионата. Один только пример из множества - гол, забитый немцами в "матче смерти", в описании Борщаговского. Наш вратарь намертво берет мяч, пробитый форвардом Шмидтом. Немец наносит ему удар бутсой в голову, после чего заталкивает лежащего без сознания голкипера вместе с мячом в ворота. Судья гол засчитывает. Любителям острых ощущений советую просмаковать леденящие душу детали в киевской газете "Сталинское племя" за август - сентябрь 1946 года.

Между тем многие свидетели отмечали объективность судей. Были, однако, исключения. Некий Р.Д., автор отчета об игре "Старта" с RSG, обвинил арбитра в подсуживании... киевлянам: "Два мяча, забитых в ворота немецкой команды, следует отнести на счет судьи, ибо были забиты из чистого "офсайда". Вообще работа судьи не отличалась точностью и четкостью" ("Нове украiнське слово" от 19 июля 1942 года).

ГРУБОСТЬ

О безобразном, жестоком поведении немцев на поле писали вплоть до начала 90-х. А свидетели вместе с участниками нарисовали картину светлую, безоблачную, близкую к идиллической, как в отечественных договорках. Р.Д. в упомянутом только что отчете писал: "Игра проходила в духе товарищества. Следует отметить исключительно корректную игру обеих команд".

Из показаний Владимира Ногачевского: "Все матчи обычно судил немецкий военнослужащий по имени Эрвин, который, как мне кажется, имел соответствующее образование и квалификацию.

Матчи проходили в товарищеской обстановке. Конфликтов между игроками не возникало. За все игры я припомню только один случай, когда немецкий игрок в игровой ситуации грубо толкнул нашего футболиста, за что был сразу же судьей удален с поля". Об игре 9 августа : "Как и все матчи, этот матч прошел в товарищеской обстановке".

Сохранились фотографии. На них - вперемежку киевские и немецкие футболисты смотрят на нас, тесно прижавшись друг к другу, довольные, улыбающиеся.

Правда, относительно характера последнего матча высказывались разные мнения. Доперестроечный Гончаренко так живописал зверства немецких летчиков: "Гитлеровские футболисты повели "охоту" на нашего вратаря Трусевича. Один из форвардов "Люфтваффе" открыто ударил Николая ногой в лицо. Трусевич потерял сознание... Несколько минут... мы отливали его водой. Видно было, каких усилий стоил Николаю каждый шаг" ("Неделя" № 19, 1984). В эпоху гласности в беседе с корреспондентом той же газеты Гончаренко эпизод с вратарем опустил, а в 92-м признал корректность всех встреч, кроме последнего. Некоторые обозреватели тоже отмечали жестковатый характер игры: одни со стороны немцев, другие - обеих команд.

Тем неожиданнее прозвучали откровения играющего тренера "Старта" Михаила Свиридовского. Судя по объявленным в афишах составам, он не пропустил ни одного матча. 34-летний защитник, отошедший от активного футбола, играл здорово, постоянно удостаивался хвалебных отзывов от журналистов. "Матч с летчиками протекал следующим образом, - рассказывал Свиридовский . - На матч приехал генерал, привез букет цветов, апельсины, лимоны, шоколад...

Сыграли первый тайм 2:1 в их пользу. У них появилось чувство превосходства. Мы, видя такое положение, решили выбить несколько их игроков из игры. Одному колено перебили, он ушел с поля... Генерал выкрикивал, что это бандиты, играют грубо, некультурно..."

Заявление шокирующее, в это трудно поверить. Но не вижу причин не доверять участнику матча, чьи слова записал член комиссии по созданию хроники Великой Отечественной войны Еловцев во время беседы 3 марта 1944 года.

"МАТЧ СМЕРТИ"

По ходу повествования мы уяснили: под ним подразумевался один-единственный, тот, что имел для наших ребят трагические последствия, "Динамо" Киев - "Люфтваффе". В действительности - "Старт" - "Флакельф". В "Старте" - киевские футболисты, динамовцев из основного состава 1941 года всего трое: Трусевич, Клименко и Комаров. В дублерах - Гундарев и Мельник. Шесть человек - бывшие динамовцы. Гончаренко перед войной играл за одесский "Спартак", кое-кто - за клубную команду "Динамо", "Рот Фронт", Путистин занимался тренерской работой. Остальные - игроки киевского "Локомотива" и менее заметных команд.

По Северову, киевляне выиграли 5:0, с Халемским в "Последнем поединке" прибавили по мячу - 6:1. Борщаговский в киносценарии прервал игру при счете 4:2. Реальный указан в нашем перечне - 5:3.

Распространенное в советское время убеждение, будто гитлеровцы вынудили киевлян под угрозой смерти игру сдать, подтверждения не получило. Постсоветский Гончаренко рассказывал Кузьмину: "Никто из официальной администрации перед матчем не заставлял нас играть в поддавки. Правда, отдельные люди, то ли провокаторы из "Руха", то ли сочувствующие нам простые смертные уговаривали проиграть, чтобы не дразнить гусей".

АРЕСТ

Предстоит ответить на два вопроса. Первый - когда произошел арест? Не сразу после окончания игры 9 августа, как внушали писатели читателям, не наутро, как утверждал Гончаренко в 84-м. Через восемь лет он показания свои изменил: "Никто нас потом не арестовывал. Мы спокойно покинули стадион".

О том, что произошло сразу после игры, поведал сын Михаила Путистина Владлен (он за воротами Трусевича стоял, мячи подавал) в интервью корреспонденту киевской газеты "Бульвар" в августе 2002 года: "После игры 9 августа наши футболисты победу отметили: выпили в закусочной и закусили. Самогон кто-то из болельщиков принес... Долго сидели, разговаривали. Возвращались через рынок "Евбаз"... Денег ни у кого ни копейки. Паша Комаров зубы торговкам заговаривал и меня дармовыми пирожками угощал. У одной возьмет, у другой: "В долг", - успокаивал их.

Помню, около кинотеатра "Ударник" Алексей Клименко сцепился с полицейским. Немец его за сорочку схватил, хотел отвести в гестапо, но не удержался, упал. Стрелять из автомата не решился - людно было на улице. Так Клименко и утек. Отец на следующий день зашел к нему узнать, как и что. Тогда пронесло..." Погуляли ребята на славу, по-нашенски.

Матч 9 августа стал последним в серии международных: "Штадткомиссар г. Киева Бернадт вообще запретил встречи немецких команд с украинскими" (из протокола допроса Швецова). Пришлось в следующее воскресенье, 16 августа, играть с "Рухом". Размазали его по всему полю - 8:0. В киевском дерби кости трещали, искры из глаз разлетались. Только 18-го, через девять дней после "матча смерти", начались аресты. К хлебозаводу подкатила гестаповская машина, куда погрузили Трусевича, Кузьменко, Клименко, Свиридовского, Комарова, Путистина и Балакина. Об аресте Гончаренко и Тютчева рассказал на допросе 13 января 1944 года Тимофеев. На работу в тот день они не вышли. Немцы вызвали их по повестке. На пятый день оба явились, тогда и взяли.

Николая Коротких арестовали позже, 6 октября. Гончаренко, ссылаясь на жену Коротких Гану, рассказывал, что выдала его родная сестра, опасаясь, как бы немцы сами не узнали о его прошлом. Николай вроде бы в 1932 - 1934 годы работал в НКВД города Иванова.

Вопрос второй - за что арестован? Варианта два.

1. За проигрыши немцев. Эту точку зрения выразили несколько футболистов "Старта" и Швецов на допросе 13 декабря 1945 года.

Арийцы, безусловно, болезненно реагировали на проигрыши своих футболистов. Но они-то видели разницу в классе, понимали - их шансы на успех равны нулю. И если уж намеревались наказывать, могли сделать это намного раньше. Поводов хоть отбавляй.

2. Происки иуды Швецова. Гончаренко (из интервью в 92-м): "Всыпали мы "Руху" от души, на полную катушку - 8:0. Было это 16 августа. И тут Жорка Шевцов пожаловался, что мы режим нарушаем, ведем вольготную жизнь, пропагандируем спорт Советов. Настучал, короче. Проверили по довоенным афишам, кто играл за киевское "Динамо", и отправили в лагерь". Владлен Путистин, ссылаясь на отца, тоже назвал Шевцова. Он объяснил немцам, что "Динамо" - структура НКВД, а футболистов оставили в городе по спецзаданию, для подпольной работы. Подозревал его и полицай Гундарев. Свои сомнения высказал следователю во время допроса.

Сам Швецов свою причастность к аресту футболистов, понятное дело, отрицал ( "Я знал об аресте девяти членов спортивной команды хлебозавода, но я никакого отношения к нему не имею"). Более того, изобразил из себя благодетеля: "Я понимаю, что изменил своей Родине, но я это сделал для того, чтобы сохранить физкультурные кадры Киева".

"Стучал" Швецов или нет, навсегда останется тайной. Будем исходить из имеющихся фактов. Они таковы:

а) аресты начались на второй день после игры со швецовским "Рухом";

б) среди арестованных - исключительно действующие и бывшие динамовцы. Сухарева и Мельника, игроков киевского "Локомотива", не взяли. Балакина, как только узнали о его принадлежности к железнодорожному обществу (в "Динамо" появится после войны), через три дня отпустили.

Совпадение? Не знаю. Как бы то ни было, вторая версия кажется мне более правдоподобной.

ПЛЕН

Поместили их в разные камеры, продержали примерно три недели, затем перевезли в Сырецкий лагерь. Задержанные футболисты не подпадали под категорию лютых врагов фашистского режима и содержались в более или менее сносных условиях. По свидетельству очевидцев и самих заключенных, Трусевича, Кузьменко и Клименко использовали в качестве чернорабочих. Путистин вместе с Тютчевым и Комаровым работал электромонтером. Свиридовский и Гончаренко сапожничали в мастерской на улице Мельникова, ремонтировали обувь охранников-полицаев. Перевели их из лагеря в отдельное здание. Там и жили под присмотром своих клиентов. Всем заключенным разрешали свидания с родственниками. Жена Путистина три раза в неделю носила мужу передачи. Так продолжалось несколько месяцев. А потом...

РАЗНЫЕ СУДЬБЫ

Четверых уничтожили. Николая Коротких замучили в гестапо осенью 42-го как работника НКВД. Трусевича, Кузьменко и Клименко расстреляли 24 февраля 1943 года. Что касается причин...

Зимой 1943 года немцев "сварили" в сталинградском котле. Это было начало конца. Ломаная линия фронта отодвигалась на Запад. По мере успехов Красной армии гитлеровцы все больше зверели. Убивали за что угодно - по подозрению в связи с партизанами, за малейшее нарушение лагерного режима... Что же до футболистов, их расстреляли вместе с другими узниками. За что? Версий множество. Располагаю их по степени достоверности.

1. Бомбардировка Киева советской авиацией.

2. Активизация партизан.

3. Поджог накануне Дня Красной армии механического завода "Спорт" в Киеве.

4. Наиболее часто повторяемая и внушающая доверие - конфликт узников с начальством.

Расследованием обстоятельства гибели футболистов занималась и прокуратура Гамбурга. В 1975 году немецкие юристы обратилась в КГБ Украины с просьбой предоставить имеющиеся по делу материалы. Для дачи показаний был приглашен Макар Гончаренко. Со слов очевидца, Федора Тютчева (умер в 1959 году), он рассказал, как все было.

Подвалы бывшего здания НКВД по улице Владимирской, 33, занятого во время оккупации гестаповцами, были завалены штабелями дров. Немцы, задумав очистить их, создали три бригады из узников Сырецкого лагеря. Одна бригада (в ее составе Трусевич, Тютчев, Клименко и Кузьменко) перебрасывала дрова на хлебозавод, другая - на мясокомбинат, третья складывала во дворе здания гестапо. Между двумя первыми происходил товарообмен: хлеб меняли на колбасу. Продукты прятали между поленьями. Овчарка начальника тюрьмы, учуяв колбасу стащила ее. Один из заключенных, армянин лет 20 - 22, кинулся за собакой. Гестаповец, услышав шум, выбежал во двор и стал жестоко избивать парня. Несколько узников вступились за товарища, успевшего выдрать клок кожаного пальто фашистского офицера. Тот выстрелом в упор убил армянина и вместе с подоспевшим на помощь начальником лагеря Радомским тут же во дворе расправился с заступниками. Остальных увезли в лагерь.

Перед шеренгой из пятидесяти узников гестаповцы объявили: за сопротивление немецкому офицеру и покушение на его жизнь будет расстрелян каждый третий. Судьба среди прочих избрала Трусевича, Кузьменко и Клименко. Стоявшего в строю Тютчева пощадила.

Рассказ Свиридовского, тоже со ссылкой на Тютчева, отличается разве что несущественными деталями. Поведал он и о судьбах остальных футболистов.

"Фронт приближался, и мы стали думать о побеге. Первым бежал из лагеря Тютчев. Группа грузчиков из четырех человек работала на Подоле, и все они бежали. Мы с Гончаренко бежали с улицы Мельникова, 48, в числе 16 человек, т.е. бежали всей бригадой. Нам помогли полицаи из бывших футболистов. Они сделали вид, что не видят, как мы убегаем, отвернувшись в сторону. Было это 19 сентября".

Михаил Путистин вырвался из плена 5 октября 43-го и встретил наши войска в районе села Пославичи.

Павел Комаров покинул Киев с немцами. Поговаривали, что мотала его судьба по разным странам и континентам, пока не нашел пристанище в Канаде. Слухи о сотрудничестве его в лагере с фашистами документального подтверждения не нашли.

Из тех, кто выступал за "Старт", в немецкой полиции служили Георгий Тимофеев и Лев Гундарев. Обоих вскоре после взятия Киева разоблачили органы. Первого отправили в лагеря на десять лет, второго - на пять. Получили свое и руховцы - Георгий Швецов и Николай Голембиовский. Швецова взяли сразу, Голембиовский несколько лет скрывался. Обнаруженный в 48-м в Горьком, был арестован и судим. Схлопотал 25 лет исправительно-трудовых работ.

НЕ СУДИ ДА НЕ СУДИМ БУДЕШЬ

Архивные документы, свидетельства очевидцев и самих футболистов сомнений не оставляют: "матча смерти", после которого киевских футболистов расстреляли в тот же день за победу над немцами, не было. При желании фашистское командование расправилось бы за сокрушительные проигрыши со всей командой, а не с отдельными игроками, и сразу, а не спустя полгода после заключительного поединка. Гибель четырех игроков никак с футболом не связана, а стала (в случае с узниками Сырецкого лагеря) стечением трагических обстоятельств. К аналогичному выводу склонилась в результате самостоятельного расследования прокуратура ФРГ.

Проведенная чекистами в очищенном от немцев Киеве кропотливая работа вскрыла факты, сомнению не подлежащие. Группа футболистов по разным причинам, объективным и субъективным, осталась в оккупированном городе. Все они, включая освобожденных вскоре из плена, легализовались, получили документы (охранные грамоты), работали на немецком заводе. В свободное время играли в футбол с врагами - артиллеристами, летчиками, зенитчиками, переодетыми во время матчей в спортивную форму. Позировали вместе с ними перед фотокамерами, разве что не в обнимку. Выходили на поле бок о бок с перешедшими на службу к фашистам полицаями. Результаты расследования передавались туда, наверх.

Захватившие в стране в октябре 17-го власть и их последователи делили мир на две части: революционеров и контрреволюционеров, красных и белых, врагов и друзей, своих и чужих, наших и ненаших. Полутона исключались - кто не с нами, тот против нас. Так в какую категорию включили киевских футболистов? Вопрос риторический. Не свои - однозначно. Объявить чужими не успели. Очень уж быстро, в ноябре 43-го, газеты сообщили о героизме футболистов киевского "Динамо", уничтоженных, но непокоренных, а Лев Кассиль раструбил на всю страну о "матче смерти". С полной нагрузкой работал беспроволочный телефон - народная молва. С возобновлением союзных турниров надо было как-то объяснить отсутствие в киевской команде ведущих футболистов.

Ничего не объяснили, разве что позволили писателям и киношникам раскручивать попавший по недосмотру на газетные полосы миф. Произведения художественные, ни к чему не обязывают, доля вымысла неограниченна: хочешь верь, не хочешь... Только через 23 года, в 65-м, процедили сквозь зубы указ о награждении. Текст его даже "Советский спорт" и "Футбол" не опубликовали. Отметили живых и мертвых скромно, обычными фронтовыми медалями. Причем не всех. Тютчеву, например, не досталась. Не потому ли, что, стоя в одной шеренге с расстрелянными товарищами, не стал третьим. Вот если бы погиб, дело другое, нашли бы место на гранитном памятнике, открытом почти через три десятилетия - в 1971 году. Незавидная у них судьба: и при немцах жили с клеймом "подозрительные", и при советской власти. Посчитав себя оскорбленным, Михаил Путистин отказался от медали и на церемонию награждения не явился.

Заметьте, и после официального полупризнания не удосужились журналисты расспросить оставшихся в живых о том, что было и как. Говорить правду не могли, лгать, наверное, не пожелали. Многочисленные "интервью" давали в другом месте. Тщательно запротоколированные, надежно были спрятаны от посторонних глаз в папки под грифом "секретно".

С позиции господствующей идеологии отношение властей к жизни и деятельности киевских футболистов на вражеской территории объяснимо. А с общечеловеческой? Что было делать брошенным на произвол судьбы и не сумевшим выбраться из окружения людям? Футбол стал для них способом выживания. Отрабатывать свой хлеб приходилось в матчах с оккупантами. Имеем ли мы моральное право осуждать людей? Не суди да не судим будешь.

Мы все об одной стороне медали. Есть другая. Вряд ли футболисты осознанно, намеренно превратили матчи с немцами в оружие сопротивления. Объективно, по сути, так оно и было. В тот тяжелый, отмеченный серьезными неудачами на фронтах год разгромные победы над фашистами, пусть и на футбольном поле, воодушевляли людей, поднимали дух, вселяли надежду. Каждый раз, выходя на матч с немцами, ребята проявляли мужество: какие могли быть гарантии, что обозленные унизительными поражениями под рев, улюлюканье и оскорбительные выкрики киевской части трибун немцы не отомстят простым привычным способом?

Мы должны, обязаны помнить всех, погибших и выживших, и склонить перед ними головы.

P.S. Заканчиваю главу словами благодарности упомянутому в прошлый раз киевлянину генерал-лейтенанту Владимиру Ильичу Пристайко и его бывшему сослуживцу, ныне москвичу, Виталию Ивановичу Маркову, любителю футбола, профессионально в нем разбирающемуся. Владимир Ильич извлек из глубинных недр Госархивов Министерства внутренних дел и службы безопасности Украины документы, позволившие пролить свет на некоторые обстоятельства, связанные с арестом и гибелью футболистов в оккупированном Киеве, и любезно позволил мне использовать их в работе. А стараниями Виталия Ивановича я получил эти бесценные материалы.