Газета Спорт-Экспресс № 238 (6889) от 23 октября 2015 года, интернет-версия - Полоса 16, Материал 1

23 октября 2015

23 октября 2015 | Хроника

ХРОНИКА

РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

Виктор ГУСЕВ: ЛЕДОКОЛ, ЭФИОПИЯ И СЕЛЕДКА ТАРАСОВАО

Он перебегает дорогу от Останкинской башни - мы смотрим за маневром издалека, радуемся за выправку и качество рывка. И этому человеку в ближайший вторник - 60?!

Его жизнь полна прекрасных поворотов - и мы завидуем этим приключениям. Тем более завершалось каждое благополучно. Виктор Гусев попробовал войну в Эфиопии, кругосветное путешествие, полярную экспедицию. Да и много чего еще.

* * *

Столько интервью он не давал никогда. Предыдущие юбилеи прошли скромнее.

- Затерзали коллеги?

- Жаловаться-то не приходится! Затерзали по-хорошему! - улыбнулся Гусев.

- Каким вопросом вас особенно озадачили?

- Это не в интервью. На днях, увидев мою винтажную сумку с надписью “Лондон, Олимпиада-1948”, молоденькая сотрудница телецентра воскликнула: “Виктор, это ваши первые Игры?” Растерянно переспросил: “В смысле?” Девушка проявила осведомленность: “Так ведь в годы войны Олимпиады не проводились…”

- 60 - не такой уж и возраст.

- А я вот много размышляю о нем в последнее время. 50 прошло спокойно. Но замаячила цифра 60, задумался: что это? Сколько осталось? Хотя нормально себя чувствую. Самоощущение мало изменилось по сравнению с 30-летним возрастом. Годы чувствую, когда играю в футбол.

- Наверняка были варианты, как отметить юбилей. Или - вообще не отмечать.

- Я до сих пор в сомнениях! Трепетно относился к обычным своим датам, даже не на юбилеи что-то организовывал. А теперь… Возникла мысль - уехать в Нью-Йорк. Самый мой любимый город, не считая Москвы. Первая заграница, там праздновал 20-летие. Так красиво туда вернуться, 40 лет спустя!

- Действительно.

- Вдруг начал сам с собой говорить как старик: “Перелет, далеко, отпуск отгулял. Значит, максимум три дня. А что такое - три дня для Нью-Йорка…” Идея отпала.

- Самый странный день рождения, на котором присутствовали?

- Мои собственные - в Эфиопии, когда служил в армии. Конец 70-х. Но еще удивительнее было справлять там Новый год. Разницы во времени нет. Аддис-Абеба на том же поясе, что и Москва. Представляешь, какой в Москве холод, а в Эфиопии в декабре - жара. Пальма вместо елки, гильзы висят как игрушки… Вспоминаю и поражаюсь - как у нас было разбросано оружие, патроны. Никакого учета. Патронами играли в шашки. Сейчас кажется, что все это было не со мной.

- Что тогда дарили на дни рождения?

- С подарками тоже странно. Охваченная войной Эфиопия. Но там продавалось то, чего в Москве не найти, - джинсы, диски… Дарили какие-то офицерские поделки. Вырезали из дерева.

- Резьба по кокосу?

- Допускаю, что по красному дереву. Все это куда-то кануло. Как и многое, связанное с Эфиопией. Очень жаль!

- Зато фотографии сохранились.

- Нет.

- Почему?

- Нам запрещали фотографироваться. Потому что ходили в натовской форме. Советских войск там не было, только военные советники. Все боялись, что Советский Союз обвинят в чем-то. Нельзя было привлекать внимание.

Эфиопы взяли наше вооружение. Переняли советскую структуру армии. Закупая вооружение, ты должен приобретать всю инфраструктуру, вплоть до туалета. Иначе в какой-то момент начнется нестыковка.

- Это логично.

- Эфиопы взяли все, кроме формы: “Неудобная”. Ходили в натовской. Жалею, что пришлось потом сдать. Я уже тогда был довольно крупный парень. Выбрал натовскую куртку. Сидит идеально. Смотрю - а размер-то указан: “S”! Small! Представляете себе стандарты НАТО?

- Что еще жалко из канувшего?

- Эфиопский орден “За мужество”. Усыпан драгоценными камнями, а пересылали через наше Министерство обороны. До многих этот орден не доехал.

- Кто-то носит сейчас, наверное.

- Не исключено. Я орден даже не видел. Из Эфиопии сообщили: “Ребята, вас наградили”. Канул!

- Но медали у вас есть.

- “За боевые заслуги”. Еще две - в честь юбилея Вооруженных сил. “За трудовую доблесть” - после истории с ледоколом. А за работу на телевидении - “За заслуги перед Отечеством” I и II степени.

- В мирной жизни надевали ордена?

- Когда работал в ТАСС и ходили на демонстрации. Тогда было принято.

- Производили впечатление - как Шарапов на милицейском балу?

- Конечно! Молодые сотрудники посматривали с завистью! У меня никогда не было желания уехать политическим корреспондентом в Англию или США. А кто-то об этом мечтал. Учитывали каждый плюсик, ради этого вступали в партию. Тут видели, какие у меня “плюсы” висят. Завидовали и не понимали, почему я мечтаю о спортивной редакции.

- Вы своего добились.

- Спасибо коллеге Всеволоду Кукушкину. Как-то я спросил: “Что делать? Вот уже пять лет не могу попасть в спортивную редакцию, сижу переводчиком в политической!” Мудрый Сева произнес: “Ты - герой, приехал с ледокола. Ступай к Лосеву…” - “И что?” - “Просто приди и стой”.

- Как здорово.

- Я пришел в кабинет к генеральному директору ТАСС Лосеву. Стоим. Смотрим друг на друга. Наконец он сказал: “Проси что хочешь”. Я и озвучил мечту: “В спортивную редакцию!” Лосев оглядел меня словно невменяемого. После паузы: “Это глупое решение. Мы планировали тебя послать в Лондон или Нью-Йорк. Ладно, завтра 25-летие редакции. Подарю спортивному отделу ставку. Получается, под тебя”.

* * *

- Давайте про Нью-Йорк. 1975-й, вам 19 лет, приехали из Советского Союза… Как не сошли с ума?

- Можно было сойти! Американцы по-доброму к нам относились, это был недолгий период разрядки в момент правления президента Форда. Сравнимо с началом 90-х, когда мы с клубом “Новости” играли в футбол по всему миру. Везде были желанными гостями.

Я влюбился в американцев. Годы спустя, работая в “Русских пингвинах”, понял, что среди них есть разные люди. Но в 1975-м полюбил всех. За открытость. В Америке можно было что угодно смотреть, что хочешь читать. Настоящий воздух свободы!

На следующий год должны были справлять 200-летие Америки. Под конец пребывания нам вдруг говорят: “Американцы хотят вас оставить до 4 июля”. Причем институту это ничего не стоило бы, они оплачивали.

- Большая группа?

- 10 человек. И руководительница Инна Павловна - женщина пожилая, строгая. Послали запрос в институт. Прилетел неожиданный ответ: “Пусть ребята решат сами”. Мы голосовали!

- С каким результатом?

- 6:4 в пользу возвращения. Я был среди тех четырех, которые голосовали против. Из шести победивших, знаю, были те, кто сильно скучал по дому. Были и те, кто хотел остаться, но боялись, что это провокация со стороны института.

- Что-то запрещенное в Америке вы себе позволили?

- Влюбился в американку. Чуть не женился. Познакомились, когда ездил в соседний университет из своего Олбани. Видите, какая у меня майка?

- Точно, Олбани.

- Меня сегодня спрашивали: “В честь выхода Албании на чемпионат Европы?” Нет, отвечаю, это другое место…

- Какая прекрасная у вас вышла поездка.

- У кого-то были романы, кто-то загулял, напился… Инна Павловна устраивала беседы на улице. Говорила, в Америке все прослушивается, стоят аппараты. В конце концов отыскала местечко, казавшееся безопасным с точки зрения прослушки. Выяснилось - полянка наркоманов. На нас смотрели с удивлением - советская группа раз за разом идет на эту полянку…

- Разговоры были жесткие?

- Очень! “Вы думаете о судьбе родителей?!” Никто не предал родину даже в мыслях. Возвращались с диким напрягом. Но едва пересекли границу, прямо в Шереметьево расцеловала каждого. Мы поняли - прощены. Инна Павловна боялась одного - как бы не случилось ЧП там, за границей. Через два дня пригласила всех к себе, расслабилась. Мы аккуратно уложили ее на диван, допили всё, что оставалось, - и ушли. Вот так завершилась эпопея.

- С американкой тоже отношения развалились?

- Не срослось. Хотя все шло серьезно, мы были готовы на многое. Приезжала ко мне в Москву, звонила в американское посольство…

- Зачем?

- Узнавала, можно ли ей остаться сверх визы. Там обомлели, конечно. Но потом все растаяло. Я не проявил стойкости. Сложно было переписываться. Эти письма долго шли. Я не мог давать домашний адрес - приходили на адрес института.

- Открытые?

- Некоторые - открытые. Придумали секретный код. Если я пишу: “Сегодня ходил в музей” - это означало: “Я тебя по-прежнему люблю”.

- Как реагировали ваши родители?

- Отец был деканом биологического факультета МГУ. Сказал: “Понимаю, что это означает конец моей карьеры. Но будь свободен в решениях, это твоя жизнь”.

- Больше не виделись?

- Нет. И не общались. Не представляю, как сложилась ее судьба.

- В Нью-Йорке ходили на концерты?

- У нас был выбор - поехать в Баффало или Бостон. В Баффало Ниагарский водопад, но Инна Павловна сказала, что обойдемся без него. Лучше в Бостон, город настоящей американской культуры. Там попали на гастроли советского цирка!

- Отличная альтернатива Ниагарскому водопаду.

- Мы пошли в цирк - и это было потерянное время. У входа люди с дощечками: “Советский клоун смеется, советский еврей плачет”. Американские сопровождающие, которые хорошо к нам относились, набросились на этих людей, принялись ломать дощечки. Чуть ли не драка. Инна Павловна побледнела - пожалела, что нас привела…

В Олбани с концертами мало кто выбирался, поэтому ходил в кино. Фильмыо Rolling Stones, Yellow Submarine, Pink Floyd вПомпеях… И тут приехали DoobieBrothers!

- Это что ж такое?

- Кантри-музыка. Безобидная группа. Уж не GunsN’Roses. Я как главный музыкальный проповедник иду к Инне Павловне: “Давайте посетим концерт!” Отвечает: “Я наведу справки о группе”. Через два дня приходит: “Ни за что! Это сосредоточение насилия! Вы куда меня хотите затащить?”

* * *

- Эфиопия - тема в вашей жизни особая. Страшно было лететь на войну? Или после Америки воспринимали как веселое приключение?

- Сделать ничего нельзя было - призвали в армию. Уже удача, что не заслали в какой-нибудь учебный центр в Мары. Эфиопия - все-таки загранпоездка, возможность заработать. Возвращались в Москву с чеками, что-то покупали в “Березке”.

Два парня из нашего института до этого остались во Франции, попросили политического убежища. И хорошее распределение было закрыто. Армия и Эфиопия - это считалось “нормально”. От такого не отказывались. К тому же оформляли меня не туда.

- А куда же?

- В Ирак. Тогда совершенно спокойный. Собирался в Басру, чудесный город, который позже разбомбили. Мы продавали в Ирак оружие. Но началась война между Эфиопией и Сомали, я узнал об этом из программы “Время”. Наутро в наших паспортах уже стояли эфиопские визы. Но и это воспринималось как что-то кукольное. Я настолько уверовал, что не могу там погибнуть!

- Почему?

- Это же не имеет отношения к нашей стране. Смерть в Африке - слишком абсурдно! Тем более наши военные специалисты были и в Эфиопии, и в Сомали, строили социализм. Брежнев три месяца выбирал - кто перспективнее? Решил - Эфиопия. Бросили все наше вооружение в Сомали, но прекратили поставлять запчасти. Постепенно те закончились. Наши военные советники сразу переехали в Эфиопию со всеми секретами.

- Как жилось в Аддис-Абебе?

- Даже в самой столице было опасно - шла гражданская война с так называемыми анархистами. Вдобавок война с Эритреей, которая еще считалась частью Эфиопии. При всех бедах в центре города стояла гостиница “Хилтон”. Можно было посещать бассейн. Откуда тебя отправляли в окоп, на передовую. Или в учебный центр. Где наши военные советники работали с израильскими летчиками.

- При чем здесь израильские летчики?

- У них было негласное сотрудничество с Эфиопией. Эфиопы - африканские евреи. Единственная страна в Африке, которая не была никогда ни под кем. Эти летчики - отличные ребята…

- Первое проявление войны, которое увидели своими глазами?

- Снаряд попал в дзот. В нем пять эфиопов. Куски ног, рук, месиво из крови… Потом прислали из горьковского иняза Мишу Буланого. В их институте было так плохо, что за поездку на эфиопскую войну устраивали конкурс. Миша выиграл. Ночей пять провел у меня в Аддис-Абебе, уехал на фронт и тут же погиб.

- Как?

- Подорвались на бронетранспортере. Самая распространенная смерть. Был еще вариант погибнуть - углублялись в лес. Выдвижные сомалийские отряды захватывали, переправляли в Европу и демонстрировали: вот, смотрите, настоящие солдаты из СССР воюют на стороне Эфиопии. Кто-то организовывал побеги - как правило, ловили и расстреливали.

- Момент самого большого страха на войне?

- Ехали на автобусе вдоль гор - вдруг из-за поворота бронетранспортер, которым управлял кубинец. Врезался в нас!

- Ощущения?

- Угол бронетранспортера дошел до середины салона. Покатились по склону. Понимаю - это всё! Смерть! Нас перебрасывало по салону, пока автобус не встал набок. Самое интересное - не пострадал никто. Только ссадины у нашего водителя.

Второй эпизод - ехали по Аддис-Абебе. Выбежали люди. Непонятно было, то ли “анархисты”, то ли, наоборот, анархистов ловят. Открыли пальбу по нашему автобусу. Мы залегли, свистели пули, но водитель проскочил.

А ночами - стрельба. Утром выходишь - в луже крови лежит парень. Начинаешь думать: что за режим вообще правит страной? Менгисту Хайле Мариам уверял, что идет к социализму.

- Видели его живьем?

- Вот вам история. Однажды оппозиция осадила президентский дворец. Я в то время работал с главным военным советником Чаплыгиным. Жил он при посольстве - в тот день единственный раз оставил меня у себя в номере. Жутковатый человек. Генерал старой закалки, с огромными бровями. Я мог переводить для него всю ночь какие-то уставы, он об этом знал - и наутро, видя, как засыпаю в машине, произносил: “Что, опять по девкам шлялся?!” А я 60 страниц за ночь перевел! Спал час на бильярдном столе!

- Так что с президентским дворцом?

- На завтрак генерал приготовил мне яичницу и помчались по пустынному городу к Менгисту. Автомат у водителя, у меня, генерал - с пистолетом наготове. Заехали во дворец через тайные ворота, по саду разгуливают страусы, стоят клетки со львами. А между ними залегли кубинские автоматчики…

- Какая прелесть.

- Мы поднялись к Менгисту. Вижу - у него трясутся руки. Генерал: “Менгисту, ты глава государства или мальчишка?! Соберись! Мы тебя не бросим. Вон кубинцы с автоматами…” В результате они с оппозиций покончили. На время.

* * *

- После Эфиопии воплотили мечту многих - совершили кругосветное путешествие.

- В ТАСС существовала редакция судовых газет. Было много кораблей, которые использовали зарубежные компании. Где экипаж, кок - советские граждане - возят иностранных туристов. Считалось, раз это часть нашей территории, необходимо среди них вести пропаганду.

- Выпускали стенгазету?

- Настоящую газету! На английском языке. Печаталась в типографии, которая была в трюме. Три человека в моем подчинении, чувствовал себя настоящим главным редактором. Если первую полосу присылали по телетайпу, то еще две надо делать самому. О судовой жизни. “Джон познакомился с Мэри”, “Вечер коктейлей”, танцы, я все это фотографировал…

Когда пересекали Атлантику и шли к берегам США, умер английский турист. Этот дядька очень много пил. Ходил постоянно с портфелем, мы его прозвали “председатель колхоза”. Всех угощал. Круглые сутки торчал в баре. К концу перехода через Атлантику лицо стало красным - и закончил вот так.

Главное: что делать с трупом?! Запросили семью в Англии - приходит радиограмма: “Мы были готовы к тому, что он умрет. Нам не нужно тело, похороните согласно морским традициям”. Вот так ответила Англия, владычица морей.

- Отправили за борт?

- Да. Пока ждали радиограмму, тело уложили в каюту. Забрали из бара весь лед, обложили кубиками. Три дня не было льда в баре. Все уходило на него! Потом рано утром с морскими почестями на дно. Правда, попросили не отражать это в газете. Нашли для него не гроб, а мешок. Спустили по специальному трапу. Бросили цветы - и англичанин ушел под воду.

- После кругосветки новое приключение - спасали гибнущее во льдах Антарктиды научно-исследовательское судно “Михаил Сомов”.

- Когда до него осталось 200 километров, наш ледокол “Владивосток” сам застрял. Мы его раскачивали вручную, затем в воздух поднялся вертолет. Первый случай в истории, когда полет на нем осуществили в условиях полярной ночи.

- Вы понимали, как это рискованно?

- Понимал. Но все равно было много желающих попасть на борт. В такие минуты забываешь об опасности. Журналистское чувство! Взяли меня, корреспондента ТАСС. Кстати, про ту экспедицию снимается художественный фильм.

- Вы среди героев?

- Всех назвали чуть ли не своими именами. Из меня сделали человека инфантильного, маменькиного сыночка, над которым все смеются. И вдруг он совершает хороший поступок. Близкий к героическому. А самое забавное, по сценарию на ледоколе есть молоденькая повариха.

- Вы ее соблазняете?

- Да! При этом она - любимая капитана спасаемого судна. Представляете, какая интрига? Не знаю, чем закончится. Этим занимался в качестве продюсера Вася Соловьев. Если помните такого комментатора на “НТВ+”.

- Во время ледовой экспедиции Артур Чилингаров получил звезду Героя. За конкретный подвиг?

- Сама экспедиция была подвигом! Я о Чилингарове очень высокого мнения. При некоторых чертах советского функционера для меня это персона из века географических открытий. Он и ученый, и путешественник, и просто увлеченный человек… Знаете, за что Чилингаров получил еще и звезду Героя России?

- За что?

- Спускался в батискафе на дно Северного Ледовитого океана. А меня потряс в Новой Зеландии. Зашли туда на ледоколе, взяли необходимое количество топлива. Пошли к “Сомову” - и попали в дикий шторм! Ледокол к такому не приспособлен - его бросало из стороны в сторону.

- Как выдержали?

- Не представляю. Три дня тошнило! В какой-то момент думал: вот хорошо бы, если б я сейчас умер. Этот отвратительный плеск воды помню до сих пор! Три банки с яблочным соком разбились, каюта в осколках, оторвало умывальник…

- Чилингарова на “Владивостоке” тоже штормило, как остальных?

- Он единственный, кто ходил! Поварихи лежали, все ледокольщики. А Чилингаров и передвигался, и готовил для желающих - хотя желающих было мало. Кушал один. Кремень.

Так вот, я не договорил про бочки из Новой Зеландии. В шторм их начало смывать за борт. Чилингаров мобилизовал всех, в том числе меня. Привязывали бочки к чему только можно было привязать. Чилингаров сказал: “Я рассчитал! Если потеряем половину бочек - остатка хватит, пойдем дальше. Если 51 процент - надо возвращаться обратно”. Закрепили так, что потеряли процентов сорок. Оставшегося действительно хватило.

* * *

- Вы сопровождали Анатолия Тарасова в поездке по Канаде…

- Мы жили в одном гостиничном номере!

- Тяжелый сосед?

- Нет, компанейский дядька. Заводной. Другое дело, что все время требовал внимания к себе. После прилета сразу визит в мэрию Ванкувера. Жалко, говорю, у меня только пиджак. В мэрию-то, наверное, нужно бабочку… Даже галстука нет…

- А Тарасов?

- Да, соглашается, жалко. И надевает спортивный костюм! Мне неловко - но прямо не скажешь. “Анатолий Владимирович, вы не запаритесь на приеме?” “Нет, - отвечает. - Так удобно. Они поймут!”

- Невероятно.

- Невероятное было минуту спустя. Говорит: “Погоди! Мы же не знаем, что там есть будем. Надо подготовиться”. Разворачивает селедку, которую привез из Москвы. Разделывает, вынимает кишки, кладет в целлофановый пакет - и берет с собой.

Открываются двери мэрии. Зал, бархатный пол. Где-то вдалеке стол, за которым мэр и владелец “Ванкувер Кэнакс”. Идем вдвоем - я в пиджаке и Анатолий Владимирович в спортивном костюме. С пакетом в руках, из которого струйкой на бордовый бархат - селедочный сок…

- Мэр обрадовался?

- Все смотрели с ужасом! Но когда Тарасов уселся за стол - через десять минут он уже был их. Чопорные ванкуверцы скинули пиджаки, ели руками селедку и восхищались. Анатолий Владимирович воскликнул: “Принесите водки! Что, у вас нет водки?!” Заказали. Канадцы в жизни так не проводили время.

- Тарасов просыпался в пять утра?

- Да. В баню хотел. Просил: “Найди здесь русскую баню”! Но потом его ждало разочарование - заподозрил, что пригласили в Канаду не из-за тренерских качеств. Что сделаешь с “Ванкувером” за две недели? Хотя за время, что мы пробыли, команда не проиграла ни одного матча.

- А для чего приглашали?

- Наладить мостик - чтоб переправлять советских хоккеистов. Тогда еще никого из наших в НХЛ не было. Спросил меня: “Тебе не кажется, что хотят вот этого?” Постарался его разубедить. Назавтра пресс-конференция - и Тарасов им врезал: “Никто из Советского Союза к вам не поедет! Нам это не нужно, у нас свой хоккей. Да и вам ни к чему!” Больше к Тарасову с этой темой не приставали.

- Перед командой выступал в своем стиле?

- Еще как выступал! Говорил им: “Чудо-богатыри!” Я переводил - канадцы были ошарашены. Но один молодой защитник подошел: “Можно для меня основные рекомендации Тарасова?” Тот написал целый листочек, я перевел - и парень повесил на свой ящичек в раздевалке. До конца нашего пребывания висели эти наставления - по катанию, по тренировкам…

В первый приезд нас из аэропорта повезли на каток. Вокруг собрались журналисты. Хоккеисты “Ванкувера” без номеров в майках разных цветов. Тарасов сразу их запомнил!

- Не может быть.

- Я сам поразился. Как комментатор знаю, насколько это сложно! Тарасов узнавал их по манере катания. По прическам.

Канадцы начинают отрабатывать большинство. Форвард бросает - вратарь ловит. Тарасов с палочкой к тренеру: “Неправильно! Не нужно бросать по воротам!” Журналисты обступили, насторожились. Продолжение такое: “Бросайте мимо ворот!”

- Что за новости?

- Народ переглядывается, Тарасов продолжает: “А другой должен стоять на дальней штанге, подправлять”. Журналисты все записали. На следующий день - матч. Кто-то бросает, Тамбеллини-старший подставляет клюшку - гол! В газетах заголовки: “Чудо Тарасова! Магия советского хоккея - бросать мимо ворот!”

- Вас Тарасов воспитывать не пытался?

- Я был его языком в Канаде - это вызывало уважение. Может, поэтому не заставлял делать зарядку, не величал “Чудо-богатырем”. Говорил только: “Скажи, чтоб пивка нам принесли. По ящичку”. Он любил поесть, выпить.

К концу поездки здоровье у него стало хуже - я Тарасова с трудом довез домой, на Сокол. Он лег - я уехал. Сказал жене: “Нина Григорьевна, завтра зайду”. Жил я рядом.

- Зашли?

- Да, с утра. Нина Григорьевна встречает заплаканная: “Анатолия Владимировича нет”. У меня мысль: Тарасов умер… А она рассказывает - уехал в тьмутаракань, в Сибирь, на “Золотую шайбу”. Причем от аэропорта еще надо добираться куда-то санями.

Нина Григорьевна продолжает - легла посреди коридора: “Через мой труп!” Тарасов ответил: “Нина, мальчишек подвести не могу!” Перешагнул и уехал. Вот такой человек.

* * *

- После Тарасова вы работали у Виктора Тихонова в “Русских пингвинах”.

- Тихонов с теплотой ко мне относился, когда проект набрал темп. А поначалу было странно - потому что он сам договорился с американцами об идее “Русских пингвинов”. Мне предложили поучаствовать. Прихожу к Тихонову с афишами первых матчей сезона. Уже написано: “ЦСКА - “Русские пингвины”, из звезды вылезает пингвин… Но Виктор Васильевич принял так, будто я все придумал.

- Ого.

- Словно он ни о чем не договаривался: “Что ты мне предлагаешь?! Это честь и совесть армейского клуба! Ничего подписывать не стану, ни о чем я не говорил…”

- Это был спектакль? Или Виктор Васильевич подзабыл?

- Просто - советский человек. Он договорился, понимая, что это важно и для клуба, и для него. Но осознавал, что всё - на грани фола. Хотел, чтоб вроде и было, но как-то незаметненько прошло. А это нереально! Когда увидел, что отрицательной реакции в Министерстве обороны нет, оттаял.

- Яркий человек ярок даже в мелочах. Что помнится?

- Отъезд команды назначен на час дня. Без пяти час Тихонов шагнул в автобус: “Поехали”. Народ бежит за автобусом, роняя баулы. Тихонов после паузы: “Ладно, тормози”.

Вскоре на Новом Арбате появился первый в Москве спортбар. На открытие пригласили “Русских пинвинов”. Стив Уоршоу, координатор, которого прислали из “Питтсбурга”, настаивал, чтоб была вся команда. Виктор Васильевич упирался: “Ни в коем случае! Напьются!” Стив божился, что хоккеистам нальют лишь по бокалу пива. Тихонов обреченно махнул рукой: “Ладно, сам увидишь”.

- И что?

- В такой ситуации сложно проконтролировать, кто сколько выпил. У игрока железная отмазка: “С непривычки развезло от одного бокала. Я ж режимщик…” Тихонов, догадываясь, чем дело кончится, быстро уехал. А мне врезалась в память картина. Сидит в уголке запасной вратарь. На столе - тот самый, разрешенный, бокал. И восемь рюмочек с водкой вокруг. 50 граммов хлопнет - пивком отполирует.

* * *

- Кто первый произнес в ваш адрес - “нефартовый”?

- Началось в 2008-м, когда на чемпионате Европы проиграли в группе Испании. Хотя в репортаже цитировал Акинфеева, который сказал в интервью, что пока этот матч - не самый важный. О том же толковал Хиддинк. Поражение не помешало сборной выйти в плей-офф. Но по реакции болельщиков почему-то превратилось в судьбоносное.

К разговорам на эту тему отношусь спокойно. Воспринимаю футбол как шоу, где прогнозы, слухи, сплетни, предрассудки - часть игры. Если уж меня коснулось, восставать глупо, непоследовательно, да и нечестно. Пусть говорят!

- Что-то потеряли из-за этого?

- Все относительно. Чтоб не злить народ, мне не поручали матчей сборной России на ЧМ-2014. Зато доверили финал. Это полностью удовлетворило мои амбиции. Как и работа в Санкт-Петербурге на жеребьевке ЧМ-2018.

- Что стряслось с вами в Рио накануне финала?

- Укусило какое-то насекомое. Правый глаз закрылся.

- Могли отказаться от финала?

- И в мыслях не было! На 120 минут почувствовал себя Синявским. Не самые приятные ощущения - смотреть футбол одним глазом. Плюс читаю в очках, во время репортажа неудобно было пользоваться записями. Ничего, выкрутился. А глаз через пару дней пришел в норму.

- Больше в Бразилии плохого не случалось?

- В Натале попал под тропический ливень. Отработал матч, вышел со стадиона ловить такси - и началось! Укрылся около горы под дырявым навесом, с которого стекала кирпичного цвета вода. Вымок до нитки. Смеркается, машин нет, я на грани отчаяния…

- Кошмар.

- Вернулся на стадион, отыскал выход с другой стороны, поймал такси. Приехал в гостиницу, и выяснилось - номер затопило!

- Ваша жизнь пропитана приключениями. Почему до сих пор не написали книжку?

- Постоянно думаю об этом. Есть уже какие-то наброски. Но… То лень, то дела не дают сосредоточиться. Я и музыку слушать не успеваю. Коллекция дисков давно перевалила за несколько тысяч. Покупаю новые, один включаю, остальные рассматриваю. Как марки. Убираю нераспакованные на полочку. До лучших времен.

- Ваш дед, поэт и драматург Виктор Гусев, - личность легендарная. Написал “Песню о Москве”, “Полюшко-поле”, “Марш артиллеристов”. За сценарии к фильмам “Свинарка и пастух” и “В шесть часов вечера после войны” получил Сталинские премии. Умер внезапно…

- В 34 года. Его с детства мучили головные боли. Из-за этого не взяли в армию. Когда началась война, семью эвакуировали в Ташкент, а он остался. Жил в гостинице “Москва”, потому что квартиры не отапливались. Работал в радиокомитете, с поэтическими бригадами выезжал на фронт. Писал для “Правды” передовицы - в стихах.

- Газеты сохранились?

- Нет. Обиднее, что не остался вариант гимна Советского Союза. Он участвовал в конкурсе, который выиграл Сергей Михалков. По приказу Сталина все копии изъяли и уничтожили. Слава богу, авторов не тронули.

В январе 1944-го дед зашел с композитором Тихоном Хренниковым в ресторан Дома актера. Сели, сделали заказ. Вдруг уронил голову на стол и умер.

- Кровоизлияние в мозг?

- Да. Врачи говорят, что сейчас бы точно спасли… В тот же день бабушке позвонил Сталин. Сказал два слова: “Жаль детей”. И положил трубку. Ни здравствуйте, ни до свидания. Что это было? В чем смысл фразы, за которой ничего не последовало? Больше никаких контактов с вождем. Мише, моему папе, тогда было 9 лет, Лене - 3 года.

- В дачном поселке вы живете на улице, названной в честь деда. Какие вещи дома напоминают о нем?

- Круглые очки, похожие на те, что носил Джон Леннон. Продуктовые карточки военных лет. Разные пропуска - на демонстрации, парады, в ресторан “Арагви”, чтоб пройти без очереди… Между прочим, он вел радиорепортажи парадов с Красной площади. Сидел в ГУМе с Львом Кассилем и комментировал. Видите, как в нашей семье все переплетено.

Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ