18 ноября 2016, 00:00

Сергей Ольшанский: "Виктора Тихонова из ЦСКА увольнял я"

Юрий Голышак
Обозреватель
Александр Кружков
Обозреватель
Читать «СЭ» в Telegram Дзен ВКонтакте

РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

Когда-то он считался самым одаренным юным футболистом Советского Союза. Такие пропадают обычно на пути к серьезным клубам – Ольшанский же не пропал. Совсем напротив – стал капитаном "Спартака", ЦСКА и сборной СССР. Вот всё в его жизни так – вопреки.

Сегодня Сергей Петрович генеральный директор "Ники". Мы заходим в его кабинет – и оторваться не можем глазами от шкафа. Фуражки, фуражки…

– Где ж папаха? – радуемся за жизненный путь нашего героя.

Полковнику полагается папаха, даже школьник знает.

– Нет папахи, – огорчается Ольшанский. – Я "полковника" получил, и как раз в тот год папахи отменили…

Мы вздыхаем вместе с ним, отводим взгляд в сторону. Вокруг тоже много интересного. Фотографии. Диплом на столе. Вчитываемся: выдан за первое место по прыжкам в длину, выиграл Сергей Петрович первенство Камчатской области по лёгкой атлетике в 1975 году…

Вот это человек!

***

– Кабинет у вас отличный. А "Ника" уже не во второй лиге?

– На Москву теперь играем, КФК.

– Учредители у клуба все те же – Романцев с Тархановым?

– Да. Правда, Романцева с лета не видно. Еще Дима Хохлов среди учредителей, вот он заезжает. У Саши Тарханова здесь сыновья работают. Эдик начальник команды, Юра – главный тренер.

– Мы сейчас шли и размышляли: какой смысл в этой команде? Растить и продавать футболистов?

– Да. Воспитываем же. Можно было бы сказать, что это бизнес, но пока лишь раз "Нике" выплатили солидную компенсацию за футболиста.

– За кого?

– За Глушакова. С "Локомотивом" и Смородской больше года тяжба тянулась. УЕФА присудил нам миллион с чем-то евро. А существуем мы на то, что сдаем помещения в аренду. Никаких спонсоров нет, сами вертимся.

– У вас на стене фотография – на поле рубитесь со своим начальником по "Нике" Назаром Петросяном…

– Фотография не самая свежая, к сожалению. Это 2006 год, матч к 80-летию Симоняна. Назар играл за Армению, я – за сборную СССР. Сейчас всё, завязал.

– Когда выходили на поле в последний раз?

– Лет пять назад, было мне 63. Ветеранский таймик отбегал, двадцать минут.

– Здоровье заставило остановиться?

– Жена в 2007-м умерла, Зина. После этого вообще ничего не хотелось, потерял интерес к жизни. У нее рак был, медленно угасала.

– С тех пор вы один?

– Есть женщина. Но не расписываемся.

– Если нравится – что ж не расписаться-то?

– Дал слово Зине – второй раз жениться не буду.

– Она понимала, что конец близок?

– Да. "Химия" уже не помогала. Показал профессору врачебные раскладки, тот взглянул: "Сдавай в хоспис, сам не потянешь. Надо ухаживать". Нет, отвечаю. Никаких хосписов. Подбадривал Зину как мог, нанял сиделку. Так дома и умерла через год.

– В какой момент вы внутренне оттаяли?

– Я до сих пор вспоминаю всю нашу жизнь. Постоянно! Никогда от этого не отойду. А познакомил меня с женщиной в 2010-м Володя, старый товарищ.

– Футболист?

– Регбист, судья международной категории. Мы с институтских времен дружим. "Давай, Сергей, – говорит. – Женщина в твоем вкусе". Мне действительно такие нравятся.

– Это какие же, Сергей Петрович?

– Черненькие. Пухленькие.

– Одобряем вкус.

– Я и с Зиной в 1974-м благодаря Володе познакомился. С ним и Витей Евлентьевым из "Спартака" зашли в ресторан "Арбат" на Калининском. Неподалеку сидит компания, человек десять. Я сразу девушку приметил – черненькая, миниатюрная. Хотя и в теле (показывает руками).

– Озорной вы человек.

– Да я-то не особо, а вот Володя – герой! Любитель потанцевать. Сейчас, говорит, танцы начнутся, я из-за того стола дамочку приглашу.

– Зину?

– Подругу ее. А я перед этим шепнул: "Мне вон та девчонка нравится" – "Так пригласи!" – "Стесняюсь". Неудобно было – вдруг откажет? Все-таки я уже был лысоватый…

Володя через подружку удочку закинул. Нашептал: "Видишь, парень за нашим столиком? Футболист сборной СССР, призер Олимпийских игр Мюнхена! Приглянулась ему ваша девчонка" – "Пускай пригласит!" – "Да вот робеет…" Потом меня подтолкнул: "Иди, она не откажет". Слово за слово, начала расспрашивать.

– О чем?

– Об Олимпиаде, Мюнхене… Танец закончился – а мы не наговорились. Сели вдвоем в сторонке. Дело к полуночи, от их столика пошли заказывать шампанское, а не дают: "Закрываемся!" Зина ко мне: "Сережа, вы не поможете?" У футболистов-то, понятно, все схвачено в таких вопросах. Договорился, им принесли. Шепчу: "Может, мне телефончик дадите?" – "Нет, что вы!"

– Ничего ж себе ответ.

– Ее родители сидели за тем же столом! Как можно телефоны раздавать? Начинают они собираться, мы продолжаем сидеть, нас-то из ресторана никто не погонит. Зина втихаря мне – раз, и сунула бумажку с номером.

– Ловко.

– Маме потом рассказала, с кем познакомилась – та: "Не надейся, не позвонит. На фиг ты ему нужна? Наверняка есть кто-то". А у меня отпуск заканчивался, в Сочи улетал на сборы. Оттуда Зине набрал. Вся семья поразилась – это ж надо междугородний разговор заказывать!

Вернулся со сборов – начали встречаться. Мне Старостин дал однокомнатную квартиру. Как-то говорю Зине: "Сама решай. Хочешь – оставайся" – "Я останусь…" Домой ночевать не пришла. Отец как узнал – ой, целый скандал!

– Ваш отец?

– Мой-то что? Ее! "Как ты могла?!" Я трубку взял: "Обещаю – женюсь!" Все, с того дня я для него лучший друг. Месяц со сборной по Южной Америке колесили. Как вернулся – расписались.

– Много гостей на свадьбе-то было?

– Человек сто! В гостинице "Москва" – там самый большой ресторанный зал. И "Спартак" пришел, и сборная. Даже цыгане. Тот самый, который в "Неуловимых мстителях" на скрипке играл.

– Вот вы развернулись, Сергей Петрович.

– Отличная свадьба получилась. Приехал Вася Калинов, поддатенький, с клюшкой. Мне вручил. Вроде ж надо какой-то подарок. Следом таксист заходит: "Это вы – Ольшанский?" Да, отвечаю. "Вы знаете, этот гражданин за такси не заплатил…" Да какие вопросы. Рассчитался за Васю.

– Веселый был человек – Калинов?

– Шебутной, с юмором. Со скольких лет женят? С восемнадцати?

– Да.

– Так Калинову пришлось в исполкоме разрешение брать, чтоб с шестнадцатилетней расписали. Еще "Спартак" ходатайствовал. Ей рожать вот-вот!

– Кто-то рассказывал нам про Калинова – тот мог в перерыве матча хлопнуть стакан портвейна.

– В перерыве – нет. После матча – легко. Вечно в истории попадал. Торопится на тренировку, ловит такси. Машина тормозит: "Шеф, до Тарасовки довезешь?" – "Садись, Вася…" Оказывается – Озеров! С ветерком домчал!

– Вы Озерова знали?

– Да. Страшно возмущался, когда меня из "Спартака" на Камчатку отправили служить. Всё письма собирался писать большому начальству.

А Зину мою в ЦСКА Бобров, главный тренер, выбрал председателем женсовета. Не только Тарасов в хоккейной команде такое устраивал. Зина – компанейская, располагала.

– Что за вопросы решал женсовет?

– Чтоб мы на сторону не ходили. Не выпивали. За выигрыш-то платят!

1973 год. Москва. СССР - Англия - 1:2. Сергей ОЛЬШАНСКИЙ.
1973 год. Москва. СССР - Англия - 1:2. Сергей ОЛЬШАНСКИЙ.

***

– Когда-то вы считались самым одаренным юниором Советского Союза. Обычно такие до первой сборной не добираются.

– Я вообще чудом пробился в футболе. Жил на даче с родителями, а рядом с нами всегда был Владимир Сергеевич Воробьев. Зав отделением в НИИ стоматологии и челюстно-лицевой хирургии. Фанат футбола, до сих пор дружим! Очень хотел меня в "Динамо" пристроить. Водил – а меня не брали. Потом в "Спартаке" история повторилась. Пришел с другом записываться на Ширяевку – а там тренер Козлов. Расставил ребятишек по росту. Высоким: "Вы остаетесь", остальные – свободны. Вот и весь просмотр. Только на стадионе "Сталинец" нас с приятелем взяли. Я нападающего играл.

– Об этом мы наслышаны.

– В каком-то чемпионате вся команда наколотила 46 голов, а я – 40. Слух пошел по Москве. Пригласили в ФШМ – как раз оттуда Миша Гершкович ушел в "Локомотив" к Бескову, а я стал играть. В то время существовала еще экспериментальная сборная СССР.

– Туда привезли 800 самых талантливых ребят со всего Союза. Отбор был жесточайший.

– Я бы туда не попал – но играем в Лужниках против этой самой сборной. Проигрываем 2:4, я два гола забил. Сразу туда перевели. Потом в команде появился Женька Ловчев.

– Сборная та развалилась внезапно.

– Создали ее на четыре года с задачей – чтоб пара футболистов перешла в главную сборную. Вместо этого через два сезона распустили.

– Почему?

– Наши проиграли легкоатлетический матч СССР – США. Крепко досталось Юрию Машину, который как раз придумал и курировал нашу команду. От обиды еще и ее расформировали. Чтоб молодые не пропадали, собирались нас отправить скопом в "Локомотив". Но мы с Ловчевым уперлись: "Не хотим!"

– Почему?

– В "Спартак" рвались. Старостин нам шепнул: "Держитесь. Все будет нормально!" Напор-то был ого-го – обещали дисквалифицировать, еще чем-то пугали… Но мы держались. Так и очутились в 1969-м в "Спартаке".

– В "Спартак" взяли вас в 1969-м. В первый же год стали чемпионом. Какая красота.

– Я весной травму получил, слег с ахиллом. Вышел против тбилисского "Динамо" минут на пятнадцать – проиграли 0:2. Потом выпускают против Кутаиси уже в основном составе. Минута двадцатая. Ведем 2:0. Был там защитник Автандил Цверава. Обыгрываю его – и тут удар сзади! Я как подкошенный упал, в самую жилку мне попал!

Еду в ЦИТО к Зое Мироновой, легендарному хирургу. Надо, говорит, делать операцию. Но никаких гарантий, что будешь играть дальше. "Есть варианты?" – спрашиваю. "Бинтуй!" Так и бинтовал – до конца карьеры. Зато не резали.

– Вратарь Прохоров про вас говорил – Ольшанский, мол, не только ноги бинтовал, но и шарф на ночь повязывал…

– Да шутил он!

– Еще рассказал, что прозвали вас за эти шарфы в "Спартаке" Бабулей.

– Вот это было. Только не из-за шарфов. Старостин размышлял вслух при команде: "Надо бы нам бабульку какую найти, чтоб сзади не пропускать…"

– Ну и образ отыскал Николай Петрович.

– Тут меня в защитника переквалифицировали. Так и прилипло. Кавазашвили подхватил: "О, Бабуля, давай!"

– Кому пришла мысль – отправить вас в защиту?

– Симоняну. Мы поехали на халтуру в Астрахань. Меня ставят в центр обороны. Выхожу – будто всю жизнь на этом месте играл! Старостин с Симоняном руками развели: "Да ты же прирожденный защитник!"

– Вы же в "Спартак" вписались не сразу?

– Это Ловчев вписался моментально – ему повезло, Крутиков подломался. Женьку поставили. А мне-то пришлось пробиваться. Гиля Хусаинов и Коля Осянин играли постоянно, а вот третьего все время тасовали. То я выйду, то Силагадзе, то молодой Игорь Григорьев. Потом вообще травма. Что делать?

– Что?

– Уходить из "Спартака"! Ясно же – не пробьюсь. Даже за дубль не ставили. Бинтую, бинтую, а нога не пускает. Скорость потерял. Не выдержал, сам пошёл к Старостину: "Отпустите! Где-нибудь пригожусь…" А тот ни в какую: "Хочешь играть? Давай! Будем тебе искать место".

– После Астрахани играли уже постоянно?

– Ждал часа – тогда в "Спартак" пришел Вадик Иванов из "Динамо". Футболист сборной. Меня вместо Гешки Логофета выпускали крайним защитником, когда он в сборную отлучался. То там сыграю, то здесь. Вот Иванов ломается, я выхожу в Ташкенте – и все, с тех пор колом не вышибешь. Тот подлечился – сам сказал: "Не, Серег, я уже тебя убрать не смогу…"

– В 1969-м состоялся один из самых ярких матчей в истории советского футбола – "Спартак" драматично выиграл в Киеве. Вы смотрели со скамейки?

– Оттуда. Осянин забил фантастический гол – как Марадона в 1986-м. Тогда считалось – если выигрываем в Киеве, точно становимся чемпионами. Так и вышло. Серебряников два раза штрафные бил Анзору, тот вытаскивал из самых "девяток".

– Никто так штрафные не исполнял, как Серебряников?

– В то время – никто. Месси сейчас бьет. Но Анзор в 1969-м реально был полкоманды. Не было бы такого вратаря – чемпионства "Спартаку" не видать.

– Кто номер два в том "Спартаке" по значимости?

– Гиля Хусаинов. Я поражался: вроде маленький такой – а все удается. Подошел, спросил – он смеется: "Есть нюанс. Кидай защитнику мяч только под опорную – и пускай догоняет. Доведи этот трюк до автоматизма". Но у Гили интуитивно получалось – а кому-то надо высматривать: какая там опорная? Хотя застал я момент, кричали Хусаинову из ложи: "Когда ж ты уйдешь из "Спартака"?!"

– Сильно сдал?

– Не тот уже был, конечно. Скорость потерял, подвижность. Это его последний сезон в "Спартаке".

– В конце жизни болел?

– Рассеянный склероз – страшная штука. У Гили с головой стало плохо, только с супругой приходил на мероприятия. Покуривал, а курить ему категорически нельзя было. Так он в сторонке, втихаря от жены затягивался.

***

– В 1969-м чемпионские медали были, кажется, именные. У вас тоже?

– Не дали мне медаль.

– Почему?

– Меньше половины матчей сыграл. А чужие медали я не рассматривали, мне ни к чему. По-моему, в 1969-м уже не именные были… Есть у меня одна медаль, на которой фамилия написана!

– Это что ж за медаль?

– Олимпийская – за 1972 год. Немцы во время матча успели выгравировать фамилии каждого, латинскими буквами вывели. Дали только тем, кто участвовал в матче за третье место, запасным ничего.

– Кто особенно обидно тогда не получил медаль?

– Йожеф Сабо отыграл все матчи на Олимпиаде, а матч за бронзу пропускал. Так Андреасян, который с ГДР вышел на замену, отдал Йожефу свою медаль!

– Вот это поступок. Неужели Сабо взял – с фамилией "Андреасян"?

– Взял.

– Матч за бронзу с ГДР – договорняк?

– Неправда. В основное время бились будь здоров! 2:2. Перед дополнительным по стадиону объявили, что послематчевые пенальти не предусмотрены, в случае ничьей бронзовые медали получат обе команды. В регламенте изначально был этот пункт, но до игры мы не придавали ему значения. А тут в голове щелкнуло – какой смысл еще полчаса жилы рвать, если счет устраивает?

– Перемигнулись с немцами?

– Все стало понятно без жестов и слов. Уже никто вперед не лез, просто катали мяч.

– Блохин в сборной держался особняком?

– Да. Женька Рудаков – компанейский. Мунтян, Веремеев – тоже отличные ребята. А Блохин, Сабо, другие киевляне всегда были сами по себе. Когда Йожеф в "Зарю" отправился, я за "Спартак" еще в нападении играл. И вот эпизод – бежим на мяч, у меня такая злость, что думаю: "Не уберешь ногу – перерублю!" В последнюю секунду он дрогнул, не пошел в стык.

– Откуда злость?

– Сабо – неприятный игрок. С гонором, подловатый. Сломал 18-летнего Володю Сидорова из "Торпедо". Те, кто видел момент, говорили: "Специально, гад, прыгнул двумя ногами!" Получил дисквалификацию на сезон, но через полгода амнистировали. А парень после травмы с футболом закончил.

– Самый злой защитник тех лет?

– Новиков и Никулин появились в "Динамо" позже. Пожалуй, жестче нашего Гешки Логофета никого не было. По прозвищу Киса.

– Юрий Севидов рассказывал, откуда прозвище. От слова "кислый" – очень уж был худой.

– Не знаю, откуда. В мое время лишь Маслаченко так к Логофету обращался: "Киса". Я, например, права не имел. Да и в голову не приходило. У них своя компания.

– А почему Валерий Андреев – Кайф?

– Пальцы у носа постоянно держал, будто нюхал что-то. За нос сам себя хватал. Ему тоже Сашка Прохоров прозвище дал, он мастер был на эти дела: "Кайф!"

– Прохоров – выдающийся человек. От киевского "Динамо" получил квартиру на Крещатике, от "Спартака" – в Москве на улице Горького.

– Да, парень непростой. Мутноватый, хоть о мертвых плохо не говорят. С Женькой Ловчевым у него всё стычки были. Раз подрались.

– При команде?

– В сторонке, но ребята видели. Ловчев и с Мишей Булгаковым дрался.

– Чем еще Булгаков выделялся?

– Он и Вася Калинов – любимчики Старостина. Миша из Курска, прозвали в команде "Курский соловей". Хотя больше чижика напоминал – маленький, худенький. Зато невероятно работоспособный. Бежал, как сволочь! Никто за ним не мог угнаться! А по характеру импульсивный, неуравновешенный. Однажды случился приступ. Зашел на базе к доктору: "Разрежьте мне горло, я задыхаюсь…"

– Трезвый?

– Да. Миша почти не употреблял. Семейные неурядицы подкосили психику. В 32 года покончил с собой.

– Александр Минаев рассказывал нам: "Булгаков взял в жены девчонку из деревни. Она загуляла с американцем, уехала в Штаты. Маленькая дочь с Мишей осталась. Сказал ей: "Дочка, прощай!" – и сбросился с 11-го этажа".

– Про американца – не слышал. Говорили, вышла замуж за военного. Вскоре после смерти Миши я встретил эту Галину. Раньше в ресторан без очереди не попадешь. А в "Якоре" на улице Горького работали знакомые. Мы с друзьями протиснулись сквозь толпу к стеклянной двери, постучали. Швейцар сразу открыл: "Прошу, у вас столик заказан…" В этот момент окликнули сзади: "Сережа, привет!" Обернулся – Галина. Указала на какого-то мужчину в очереди: "Можешь нас провести?"

– А вы?

– Грубить не стал, сдержался. Ответил сухо: "Нет! Ты вообще ко мне не подходи!"

– Внешне-то она интересная?

– Не-е-е. Серая мышка. Но Миша безумно ее любил.

– Ловчев и тогда был правдоруб?

– Прямой очень. С Бесковым в свое время повздорил, хотел полузащитника играть. А Бесков уперся – нет!

– Хоть раз с Ловчевым выпивали?

– На его свадьбе. Женька там впервые фужер шампанского себе позволил. Вообще не по этой части. Ребята после матча идут куда-то посидеть – Ловчев никогда не присоединялся.

– Сколько у него жен было?

– Сейчас четвертая. Ха!

– Молодец. Любвеобильный.

– Вот не знаю – любвеобильный или конфликтный…

– На всех его свадьбах бывали?

– Только на первой. На следующие не звал. Я и узнавал-то о них от посторонних людей. Все хочу книжку его прочитать. Ребята обещали: "Сергей, мы тебе принесем!" – "Да он мне сам подарит…" С автографом!

– Нужен вам этот автограф?

– Так я у Симоняна брал, Гаврилова, Маслова. На книжках каких-то, мне приятно. Гиля Хусаинов вымпел подписал, вон висит. Логофет фотографию свою. Как и Бубукин – мы с ним стоим, два лысеньких. Хороший снимок, смешной. А на обратной стороне Борисыч вывел: "Чтоб у нас с тобой всегда было такое настроение, как на этой фотографии!" Сейчас отдал карточку в ЦСКА, музей там будет.

Геннадий ЛОГОФЕТ, Николай СТАРОСТИН, Сергей ОЛЬШАНСКИЙ и Евгений ЛОВЧЕВ.
Геннадий ЛОГОФЕТ, Николай СТАРОСТИН, Сергей ОЛЬШАНСКИЙ и Евгений ЛОВЧЕВ.

***

– В "Спартаке" вы пережили двух тренеров – Симоняна и Гуляева. Контраст гигантский?

– Даже не представляете, какой! С Гуляевым мы выиграли чемпионат и взяли серебро в 1974-м, но все равно – на установки к нему ходили как концерт. Такие обороты! Минаев и Кокарев блокноты с собой брали, конспектировали: "Центральный нападающий Маркин сегодня играет центрального нападающего". "Беги бегом". "Подавай угловой на уровне метр двадцать – метр тридцать"… Чудил, словом. А звали его Гундос. Говорил в нос.

– Ловчев вспоминал, как установку Гуляева записали на магнитофон – потом крутили с молодыми. Сидят, хохочут. Тут дверь открывается, заходит сам Гуляев: "Что, Райкина слушаете?"

– Была такая история. А я попросил Минаева, чтоб мне записал – так он передал целую стопку листочков. Где-то лежат… Меня что поражало? Гуляев давал упражнения, которые не идут! Вот не идут и всё! Ему скажешь – а он гнет: "Нет, будем делать!" Как отойдет в сторонку, мы что-то свое придумываем. Снисходительно к нему относились – Гуляев все-таки не злобный был дядька.

– Тем более, второй тренер был выдающийся.

– Да, к Игорю Нетто уважение огромное! Прислушивались гораздо сильнее, чем к главному тренеру! Игорь Александрович – простой человек, всегда поговорить можно было. Только с Гуляевыми они пикировались время от времени. Помню, ехали в автобусе, увидели баранов на лужайке: "О! – обрадовался Нетто. – Это "Спартак" идет…" А Сальников нам технику преподавал.

– Когда последний раз в Тарасовке были?

– После того, как в 1975-м забрали из "Спартака" в армию, ни разу не приезжал.

– А хотелось бы?

– Конечно! Но там, говорят, охрана?

– Еще какая.

– А раньше – заходи кто хочет. Жили мы еще в деревянном домике. Электричка проносится – тот ходуном ходит.

– Тот "Спартак" был беднейшей командой высшей лиги?

– Никаких доплат у нас не существовало. Какая ставка – столько получишь. Кому-то 180 платили, кому-то – 80. Премиальные – 60 рублей. Неважно, киевское "Динамо" обыграли или "Кайрат". Могла премия свалиться от московского городского совета "Спартака". Рублей 20-30.

– Даже "Торпедо" жило лучше?

– Да конечно! Там люди к цехам были прикреплены. В "Локомотиве" – к железной дороге. В ЦСКА и "Динамо" платили за погоны. Когда Силагадзе и Кавазашвили ушли в Кутаиси, получали там больше, чем в "Спартаке"! Хоть они и не за деньгами туда поехали. Нас выручали только "халтуры". Как перерыв – едем. Даже в разгар сезона. Могли раз двадцать смотаться за год.

– Сколько приносила поездка?

– Рублей восемьдесят.

– Абсурдная ситуация.

– Прилетаем на сбор в Сочи со "Спартаком". Живем в одной гостинице с командой "Вулкан" из Петропавловска-Камчатского. Они едят черную икру, а мы салат из капусты. "Вулкан" в Сочи по два месяца сидел.

– Что ж не посидеть. На икре-то.

– А это вторая лига!

– Однажды случилась громкая история на таможне. Когда прихватили с контрабандным мохером почти всех звезд "Спартака".

– По истории с мохером дисквалифицировали одного Виталика Мирзоева. На год стал невыездным. Знаете, почему? Набрал мохера на все деньги, которые получил во Франции. Не удержался.

– Что ж он так?

– Идея-фикс у него была – купить "Волгу". На машину мохера привез! Потому что в Союзе считался самым ходовым товаром, можно было навариться здорово. Мы узнали, где фабрика во Франции. Рванули туда.

– И вы накупили?

– А как же? Разрешалось провозить через границу два кило мохера – так у меня был перевес граммов триста. Но Мирзоев-то целый баул набил! Когда на таможне принялись нас шерстить, сумку его расстегнули – оттуда этот мохер вылетать стал. Прямо взрыв! До потолка!

– Обычно спортсменов не проверяли?

– Да. Мы, набрав мохера, в последний вечер посидели с артистами из ансамбля Моисеева. Они в нашем отеле жили. Ну и выболтали лишнее. Как раз про мохер, про фабрику. А в ансамбле каждый второй (стучит по столу). Прилетаем в Москву – нас ждут.

– Мирзоев мечтал о "Волге". У вас-то была?

– В 1972-м Старостин подошел ко мне: "Сергей, "Волгу" возьмешь?"

– Обрадовались?

– Совсем нет. Отвечаю: "Николай Петрович, да у меня денег нет!" – "Я тебе дам…" – "Я ездить не умею" – "Ну и не езди! Продашь!"

– Дал денег-то?

– Ага. А друг отца Зины у меня схватил "Волгу" за две цены. 9 тысяч вернул Старостину, еще 9 образовалось на пустом месте.

– Так можно каждый год по "Волге" толкать.

– Если бы… Надо было что-то выиграть – тогда позволяли купить машину. Чемпионами стать, например.

– Тот же Прохоров рассказывал, что вы уже в "Спартаке" начали лысеть. Переживали, втирали в голову какие-то бальзамы.

– Полысел-то я еще до "Спартака"!

– В школе?

– Как раз в школе у меня была прическа будь здоров. Такой кок! Дома фотография лежит – увидели бы, не узнали. А лысеть начал, когда играл в экспериментальной сборной.

– Почему?

– Там тренировки частые. Моешь голову по пять раз в день. Начали волосы лезть. Поехали в ГДР играть – я оттуда всякие примочки привозил, лекарства для лысины. На время прекращалось – потом снова… Еще средняя часть у меня выгорала на солнце. Волосы были – а казалось, что нет!

– Вот несчастье.

– Поначалу стеснялся. Тогда же не было моды стричься наголо. Потом плюнул, перестал горевать. Девушек-то меньше не стало.

***

– У каждого защитника был нападающий, который его "возил". У вас?

– Против Толи Кожемякина, покойничка, сложно игралось. Очень талантливый парень. Было в нем что-то стрельцовское. Фактурный, коренастый. Еще с Володей Гуцаевым тяжело. Если набрал скорость, без фола не остановишь. Виталий Старухин – тоже не подарок. Высокий, прыгучий, головой забивал регулярно. Но из-под меня – ни разу.

– Как удавалось сдержать?

– Выбор позиции, игра на опережение. Идет мяч – а тут я перед ним выскакиваю. Помню, в матче за ЦСКА так Старухина прессовал, что от отчаяния грозить мне начал: "В Донецк приедешь, тебя убьют!"

– Испугались?

– Да ну, пацанские дела. Хотел на понт взять. Я в ответ: "Виталик, ты не языком чеши, а играй лучше. Если сможешь…" Против знаменитого португальца Торреса меня ставили. В нем вообще роста – два с лишним. Его чуть-чуть подталкивать надо было, до приема мяча.

– В Киеве учили на ногу наступить при угловом, незаметно по печени ребром ладони врезать. Вы это умели?

– Не увлекался такими приемами. Но иногда хотелось. Во Францию отправились на товарищеские матчи. Там в какой-то команде центрфорвард играл, аргентинец. Угловой – и мне локтем в нос!

Кинулся ловить этого аргентинца, хотел в открытую засадить. Я за ним, он – от меня. Наглый! Хорошо, далеко убежал, успел я остыть. Ладно, думаю. Матч доиграл с разбитым носом. Опух, как у клоуна. Так я никого за карьеру и не сломал. Даже случайно. Вот меня ломали.

– Кто еще?

– Володька Дорофеев из ЦСКА. Я ногу жестко поставил – а он въехал, как говорят, "с проносом". Провалялся я месяц с лишним.

– В декабре 1973-го вы, Ловчев и Онищенко сыграли за сборную мира в прощальном матче Гарринчи. Кто пригласил?

– Сборная СССР проводила турне по Южной Америке. В Рио к главному тренеру Горянскому подошли представители бразильской федерации футбола. Позвали нас с Володькой Онищенко, а Женька напросился: "И меня возьмите!" Подарили Гарринче самовар, который из Москвы захватили.

– Какая предусмотрительность.

– За границу всегда самовары везли. Если не продашь, хоть на что-нибудь обменяешь. Гарринче было уже сорок лет, скорость ушла, но все равно финтил. А Пеле техникой поразил. Стоял на бровке, мяч полетел в его сторону по уходящей траектории. Он задрал левую выше головы – и одним касанием остановил! Мяч прилип к ноге! Болельщики стоя аплодировали. Для меня Пеле – футболист номер один. Ни Марадону, ни Месси с ним не сравнить.

– Стадион был битком?

– Нет. Собралось 130 тысяч зрителей – а вмещала тогда "Маракана" 180 тысяч. Думали, после матча будет банкет, но в раздевалке даже чаю не налили. Вручили простенькую медаль с профилем Гарринчи – и до свидания.

– Сохранилась?

– Дома где-то лежала – вместе с майкой, в которой играл за сборную мира. Лет пять назад разыскал меня Николай Худобин, который открыл в Луганске музей Пеле. Приехал в Москву, обходил ветеранов. Его интересовало все, что связано с Пеле – автографы, книги, футболки, вымпелы, почтовые марки. Ко мне тоже заглянул, выпросил майку и медаль.

– Старостин – особенный человек в вашей жизни?

– Не то слово!

– При вас муху-то он прихлопнул?

– Прямо во время установки. "У-у, "Динамо" проклятое!" Все от хохота попадали. Это сейчас матч "Спартак" – ЦСКА главное дерби, а тогда – ничего особенного. Вот против "Динамо" – это да! Старостин говорил: "Обыграете "Динамо" – я вам все прощу!" Чувствовалось, какой у него зуб на ту организацию.

– Держал себя Николай Петрович блестяще.

– Зарядочку делал на месте. Так, потрусит. Чай пил с сушками. Заходишь к нему – и тебе наливает. За чаем он меня и отговорил из "Спартака" уходить.

– Что же не возвратились из ЦСКА в "Спартак" годы спустя?

– Вадим Никонов в "Торпедо" вернулся. Потому что там был Иванов, главный тренер. Сказал: "Вадик, отслужишь – ждем назад". Хотя риск-то был – в 27 нас забрали. Кто знает, какими вернемся в 29? Возраст! Мне же "Спартак" не говорил ничего. Тренировали команду Крутиков с Гилей Хусаиновым. Видимо, им я был не нужен.

– А Старостин?

– Его в тот сезон из "Спартака" убрали. Это потом он сказал: "Серега, да мы тебя в любом состоянии приняли бы! Ты что?" – "Так меня же, Николай Петрович, никто звал…"

– Действительно вернулись бы в "Спартак" – если б вам сказали такие же слова, как Никонову?

– Сто процентов! Когда понял, что "Спартак" охладел, в ЦСКА остался. Правда, не сразу. Предлагали-то "младшего лейтенанта", но я помнил, как меня замели. Документы отнес в институт физкультуры на госэкзамен и больше не появлялся. Говорю: "Если присвоите мне "лейтенанта", остаюсь…" – "Как? У тебя высшего образования нет, не положено!" А у меня ответ готов: "Раз вы меня с экзаменов забрали, сейчас позволяете их сдать. После этого даете звание".

– На том и сошлись?

– Да. Стал лейтенантом. Хотя солдату сдавать экзамены не положено, это нарушение закона. Но и меня не по закону на Камчатку упекли. Так что квиты.

– Не боялись армии условия ставить?

– А что бояться-то? Я отслужил! Это не они мне нужны были, а я – им. Ну, ушел бы. Не нужен – и ради Бога.

1970-е годы. Сергей ОЛЬШАНСКИЙ (слева) - капитан "Спартака".
1970-е годы. Сергей ОЛЬШАНСКИЙ (слева) - капитан "Спартака".

***

– История с вашим призывом – это сюрреализм.

– Май 1975-го. Я – капитан сборной СССР. Обыгрываем в Лужниках Югославию 3:0, мне до 27-летия остается три дня. Готовлюсь праздновать. Но встречать пришлось на призывном пункте. Наутро после матча звонок в дверь. Майор на пороге: "У меня приказ – без тебя не возвращаться. Вот повестка". Дайте, говорю, хоть позвонить.

– Кому? Адвокату?

– Старостину. Майор не против: "Пожалуйста. Я буду здесь сидеть, тебя ждать". Николай Петрович уже в курсе: "Сереж, ничего не могу сделать. Иди, служи. Приказ Гречко!" Оказывается, было накануне совещание в ЦК. Какие-то партийцы, болельщики "Спартака", повздорили то ли с Гречко, то ли с его замом – маршалом Соколовым.

– Если б вы знали, что за вами устроили охоту – три дня хоронились бы по чердакам?

– Мог лечь в больницу – вырезать аппендицит, например. Гланды удалять. А 27 исполнится – никто уже не заберет.

– "Спартак" никого не отмазывал?

– В том-то и дело, что до этого Старостин отмазал от армии Юрку Дарвина, вратаря. Получил нагоняй. Такой, что возможность отмазывать на время пропала. Вот это и сыграло против меня. Хотя Черненко болел за "Спартак". Бесков тренировал сборную – я у него вес имел.

– Ему бы набрали.

– Тоже набрал! Константин Иванович отвечает: "Сергей, ничего сделать не могу. Гречко – второй человек в стране". Если Бесков удивился, то Старостин точно был в курсе, что за мной придут.

– Почему же вас не предупредил?

– Тоже боялся, наверное. Мало ли что я сделаю? Вдруг сорвусь куда-то?

– У вас нет ощущения что вас все подставили в той ситуации – включая Старостина?

– Нет. Это ж закон. Я Старостина ни в чем не виню. Другой вопрос, не думал, что меня засунут настолько далеко. Ну, призовут. Ну, оправят в ЦСКА. Тоже хорошая команда. Крайний случай – смоленская "Искра", ростовский СКА…

– Как вы 27 лет отметили?

– Да никак. Я же собирался в институт физкультуры ехать, документы на госэкзамен отдавать. Майору рассказал – а тот неожиданно в ответ: "Так поехали, отдашь. У меня машина". Декан кафедры футбола, Вячеслав Варюшин, смотрит на меня и майора: "Ты что, уже с охраной ходишь?" – "Да в армию забирают". Он в шоке. То ли верить, то ли нет. Дело немыслимое, но майор-то натуральный стоит!

– Куда вас отвезли?

– В город Железнодорожный. Койку выделили. Потом автобус за мной прислали с офицером. Говорю ребятам: "У меня день рождения, давайте шампанского выпьем" – "Да ты что! Если узнают – такое будет!" Так и не отметил. Уже на Камчатке удалось чуть-чуть.

– На Камчатку попасть – это надо умудриться.

– Никто в Москве не знал, что со мной и где я. Хорошо, хоть какие-то деньги у меня по карманам были. Отправили в Домодедово с последней партией призывников. Какие-то странные ребята – кто с провинностями, кто с отсрочками… И я с ними – 27-летний капитан сборной.

– Не представляли до последнего, куда зашлют?

– В Железнодорожном день провел – потом отправили одного на автобусе в аэропорт. Офицера приставили, чтоб не сбежал. Говорю тихонько: "Покажи, куда?" Хоть ясно было – если из Домодедово, то на восток.

– Довезли прямо до трапа?

– Да. А куда лечу, узнал лишь на пересадке в Хабаровске. Показывает офицер билет: "На, смотри…" Там выведено – "Петропавловск-Камчатский". Ох, ё! На подводную лодку, что ли? Чтоб спрятать совсем? Там тоже у трапа встречали!

– Куда увезли? Дальше уже Япония.

– Полк стоял минутах в сорока езды, у самого Тихого океана. Ко мне хорошо относились. Всем же интересно – капитана сборной привезли, 27 лет. Никто понять не мог, как я там очутился: "Мы тебя видели по телевизору! Наверное, кого-то убил? Чтоб не сажать – здесь спрятали?" Нет, отвечаю, никого я не убивал.

– Присяга где была?

– В полку. Фотография сохранилась – командир полка идет, а я стою с автоматом. Читаю присягу. В тот момент уже вообще все равно было, что со мной станется. Как во сне. Еще какие-то выборы.

– Что за выборы?

– Наверное, в Верховный совет. Солдаты же в 6 утра голосуют, самые первые. Говорю: "Я не пойду голосовать!" Замполит прибегает: "Как так?" – "А как вы меня сюда засадили? Привезли словно самого последнего преступника! За что я буду голосовать – за эту власть?" На канате-то меня не поведут. Покочевряжился. Потом пошел, проголосовал.

– Поняли – себе дороже?

– Мне-то было наплевать. А вот у людей неприятность могла случиться.

– Самое интересное, что обнаружили на Камчатке?

– Такие гейзеры, холмы! В полку нашем забор собрались делать – а неподалеку завод железобетонных конструкций. Как раз то делают, что нам нужно. Подходит замполит: "Слушай, директор завода по национальности каряк, а по убеждениям – спартаковский болельщик. Если с тобой к нему явимся, точно это дело провернём…" Ну, поехали.

– Успешно?

– Заходим в кабинет. Я в пилотке стою. Замполит директору говорит: "Ты знаешь, кто это такой?" – "Нет. А кто?" – "Ольшанский!" Тот отстранился: "Да ладно, какой Ольшанский?!" – "Ну-ка сними пилотку…"

– Что директор?

– Чуть умом не тронулся. Закрывает кабинет: "Едем ко мне!" Жена расстилает ковер в саду. Всё как в "Белом солнце пустыни", когда таможенник икру ел, а хлеба не было. Так и здесь! Икры поставили передо мной банку.

– Черную?

– Красную. "Ешь и рассказывай, откуда ты здесь…"

– Неплохо вы устроились, Сергей Петрович.

– Коньячку попили. Потом говорит: "Едем в Паратунку". Это место, где термальные источники. Санаторий для подводников. В бассейне там поплавали. Весь хмель за секунду ушел! А главное – для полка доброе дело сделали.

***

– Заслать вас так далеко – идея министра обороны Гречко?

– Тарасова. Только его. Потом меня обманул. Но приказ отдавал Гречко. Причем было два приказа, взаимоисключающие. Один – поставить в строй, а второй – разрешить тренироваться.

– Тренироваться удавалось?

– Втихаря. Жил я в домике у начальника физподготовки полка. Жена с детьми у него на материк уехали, дело к лету. Койку за мной в казарме сохранили, но туда почти не заглядывал. Никаких нарядов. Просили об одном: во время проверки быть в казарме. Я командочку там организовал, бегали. Всё работу выпрашивал, чтоб не закиснуть. То дрова колол, то прыгал в длину. Допрыгался до того, что стал чемпионом Камчатской области. Должны были в Хабаровск послать на областные соревнования. Не пустили!

– Почему?

– Перепугались: "Да ты что?! Тебя ж увидят там, целая история выйдет. Футболист, вся страна знает, а тут в длину прыгает…"

– Кем вас определили в армии?

– Поначалу старшим писарем хозчасти. Но недолго. Кто-то из Москвы звонил, проверял – на какой я должности нахожусь. Как узнали про писаря, в крик: "Поставить в строй!" Стал я помощником гранатомётчика. Гранаты я должен был таскать, ящики с боеприпасами. Сам не стрелял.

– Должность на развитие мускулатуры.

– Это точно. На учениях натаскался я этих ящиков.

– Страшно уронить-то? Рванет так рванет!

– Да нет. Не должны рвануть, как мне сказали. Однажды генерала на учения ждали. Подъем в 5 утра, собраться надо за 40 секунд. Говорю: "Я точно не смогу за 40 секунд". Начальник вздохнул: "Ладно, ложись прямо в форме у входа" Как услышал: "Подъем!" – вскочил, в кладовку помчался. Ящики с гранатами на себя – и бегом.

– Сколько пробыли на Камчатке?

– Месяца два. Потом ЧП. Когда забрали меня, дочке было 5 месяцев. Телеграмма прилетает на Камчатку – ребенку необходима срочная операция. Мне лучше в Москве присутствовать. Главврач морозовской больницы телеграмму подписал, а военком побоялся. Думал, липа какая-то.

– Как быть?

– С одной стороны, надо меня отправлять в Москву, с другой – приказ Гречко не выпускать никуда. Боялись все! А от телеграммы еще сильнее перепугались! Но в конце концов сами офицеры скинулись, отправили на самолете в Москву. Хотя солдат не имел права лететь, только поездом или кораблем.

– Если кораблем – долго?

– 12 суток в один конец. Другого пути нет. Меня предупредили: в Москве особо светиться не надо. Сначала узнай, как дела у дочки, затем ступай отмечаться в военкомат. Потому что повязать могут сразу.

– Так и сделали?

– Да, узнал, что операция прошла хорошо. С кишками проблема, что-то послеродовое. Ножки поднимала, плакала, не переставая. Это еще вовремя заметили! Потом узнаю – играет дубль "Спартака" с "Динамо". Пошел я туда.

– Зачем?

– Вот как объяснить? Сам не могу понять! Давно не виделись. Сел на лавочку, там меня приметили. Сразу звоночек Тарасову, доложили обо всем. Среди ночи телефон: "Сергей, всю Камчатку в ружье подняли, приказ министра нарушен. Давай срочно назад, мы все здесь без погон останемся!" Не беспокойтесь, отвечаю. Я иду к Тарасову на разговор.

– У вас был его телефон?

– Бубукин нам устроил свидание. Тарасов сразу: "Ты согласен за ЦСКА играть?" А что не согласен-то? У меня дочка маленькая. Уж лучше в ЦСКА, чем на Камчатке. Спрашиваю: "Анатолий Владимирович, мне завтра идти отмечаться – в военной форме или в гражданской?" – "Да в гражданке, все будет нормально. Не переживай, ты окажешься в ЦСКА…"

– Оказались не сразу.

– Прихожу отмечаться на Таганку – и меня закрывают до вечера. Потом появляется офицер: "Где твоя форма?" – "Дома. Где ж ей быть? Как Тарасов сказал – так я и пришел". Посылают солдатиков ко мне домой, за формой. Отец не отдает.

– Почему?

– Не верит, что от меня. Говорит: "Пока записку от сына не принесете, ничего не отдам". Снова едут ко мне, пишу записку: "Пап, отдай им форму…"

– При чем здесь Тарасов?

– Он знал, что приходить надо в военной форме – а отправил в гражданском. Специально спектакль устроил! Явился бы я в форме, меня бы отметили и слова не сказали. Ничего не просрочил, ни в чём не виноват. А так в военкомате уже были готовы: "Пройдите-ка". Один из офицеров, спартаковский болельщик, шепнул потом: "Серёга, в Домодедово. Наверное, в Хабаровск".

В аэропорту встречает военком – тоже спартаковский болельщик. Позволил отцу позвонить, чтоб приехал проститься. Тот примчался, на взводе: "Опять высылают?!" – "Не переживай, пап. Уже не на Камчатку" Поворачиваюсь к военкому: "Можно, мы с отцом шампанского выпьем?" – "Давай". Отец пошел, купил, тихонечко выпили. Полетел я в Хабаровск.

– Не специально же вас Тарасов обманул?

– Конечно, специально! Сто процентов! Не хотел он меня брать в ЦСКА.

– Мы запутались. Ему в хромающей команде не нужен был капитан сборной?

– Тарасов – кадр еще тот. Надеялся всем своим футболистам показать: вот, вы играйте. Я не беру Никонова и Ольшанского, вам доверяю. Задницу рвите. Одного в Чебаркуль заслал, другого – на Камчатку.

– После Хабаровска общались с Тарасовым?

– Нет. Его сняли и всё.

– Потом вы много лет работали в ЦСКА. Пересекались?

– Он на меня смотрел… Как бы вам сказать… Бубукин привозил Тарасова на наши ветеранские мероприятия. Я был начальником отдела футбола и хоккея ЦСКА, полковником. Тарасов вот так уставится на меня, а я – на него. Внаглую. Чтоб он хотя бы слово сказал! "Сережей" меня назвал!

– Молчал?

– Встанет и смотрит. А я на него. В упор. Хотел сказать все, что о нем думаю… Сдержался.

– Так и не поговорили?

– Нет! А сцена повторялась несколько раз. Тарасов видит – кто я был, а сейчас – полковник целый. Сломать хотел, б..!

– Жестокий человек?

– Да! О мертвых или хорошо, или ничего. Не хочу о нем ни вспоминать, ни говорить.

– Вы сломаться могли?

– Запросто. Когда тебя, 27-летнего, засовывают к пацанам. Но ко мне руководство министерства обороны относилось хорошо. Тут уж Тарасов ничего сделать не мог. Я не стал выделываться. В Хабаровске предложили играть? Ладно, буду в Хабаровске.

– Все-таки позволили вам армию в футболе проходить.

– Так супруга письмо написала на имя Гречко: "Разрешите ему…"

– Кто-то надоумил?

– Отец мой. Он в этих делах сведущий. Вместе составили письмо, отослали – пришел ответ. До сих пор храню.

– Что-то обнадеживающее?

– Мол, будет муж ваш играть и тренироваться в одной из армейских команд. После этого я оказался в Хабаровске. Команда поднялась, в пульку вошла. Это был огромный успех. Тренер ко мне подошел: "Я тебя не трогаю, ты тоже не фыркай от моих установок. Особо не выступай на разборах…" Хорошо, отвечаю. Буду только играть.

– Как вам там жилось?

– Пансионат на берегу Амура, условия отличные. Деньги мне присылали, хотя и по талонам нормально кормили. В первый день ребятам говорю: "Пойдемте, я вас угощу. За приезд!" Поужинали – на следующий день весь Хабаровск знает. Где Ольшанский был, что ел, пил. Вызывает тренер: "Что, тебя Бесков учил по ресторанам ходить?" – "При чем здесь Бесков? Ну, пошли в ресторан. Позволили себе по чуть-чуть. Зарядку никто не пропустил".

– Не озлобился на вас?

– Нет. Видит, что я нормальный парень, без форса всякого. А сам он такой, крестьянин. Главное, играл я на уровне.

– Выйти наверх с Хабаровском не могли?

– Нет, "пульку" разыгрывали в Ашхабаде, там нас прибили. Мне замкомандующего предлагал: "Сергей, дадим квартиру – оставайся! Вызывай жену!" Еще год мне оставался служить. Нет, отвечаю. Доиграю – и домой.

Отпуск, я в Москве – Тарасова из ЦСКА убирают. Назначают Бескова. Но и тут Тарасов намутил.

– Чем?

– Бесков обещал вторым взять к себе Бубукина, а не взял. Так говорят. Не очень они ладили с Бубукиным. Но вот меня-то Константин Иванович хотел в команде видеть, вызвал: "Ты как, согласен?" – "Разумеется". Я ж у Бескова в сборной играл. Всё, договорились. Через две недели его убирают! Уверен, это Тарасов через министерство обороны подстроил. На команду Мамыкина поставили.

Сергей ОЛЬШАНСКИЙ во время службы на Камчатке.
Сергей ОЛЬШАНСКИЙ во время службы на Камчатке.

***

– Ловчев на поле перед матчем с ЦСКА громко произнес: "Команде, которая украла у нас Ольшанского и сослала на Дальний Восток, привет!"

– Серьезно? Впервые слышу. Зная Женьку – могло такое быть!

– Бескова он охарактеризовал: "Жесткий, мнительный, ошибок не признавал…"

– Женька вечно с ним воевал. У меня же с Константином Ивановичем конфликтов не было. Тепло ко мне относился, доверял. Когда в 1974-м принял сборную, сразу капитаном назначил. Я и в гостях у Бескова был, Валерия Николаевна угощала чаем.

– До коньяка дошло?

– Нет. Выпивал с Бесковым один раз. Летом 1974-го во Вроцлаве 3:0 поляков ахнули. На ужине меня и Блохина, который два гола забил, пригласил за столик, налил по фужерчику сухого вина: "После такой победы – можно!"

– Почему Бесков в сборной не задержался?

– В тот год единственный официальный матч сборная проводила осенью в Дублине. 0:3 попали, и Бескова сняли. Намудрил там Константин Иванович. Жить в Ирландии решил вдруг по московскому времени. На зарядку поднимал в пять утра – в Москве уже восемь. Весь день наперекосяк. Против высоченного центрфорварда Дона Гивенса выставил персонально Реваза Дзодзуашвили. Мало того, что крайний защитник, еще и на две головы ниже. В итоге Гивенс сделал хет-трик, все мячи положил головой.

– Лобановский, который сменил Бескова, вас в упор не видел?

– Он и Ловчева отцепил. Кто играл у Лобановского в сборной, кроме киевлян? Вратарь Астаповский да Минаев с Назаренко. Оба – бегунки. У Назаренко скорость сумасшедшая, Минаев – выносливый, как марафонец. Киевское "Динамо" тогда было в большом порядке. Взяли Кубок Кубков, в матчах за Суперкубок дважды грохнули "Баварию" во главе с Беккенбауэром и Гердом Мюллером. Но ребят адскими нагрузками загнал. Витька Колотов жаловался: "Лобан высушил так, что мы, как пергамент! Сквозь нас можно книжки читать!"

– Астаповского в 1976-м заслуженно признали лучшим футболистом Союза?

– Конечно! Играл, как Бог!

– Выкуривая по две пачки в день.

– Поменьше. На базе ЦСКА в Архангельском работала Валентина, моложавая повариха. Володька с ней заигрывал. Когда приходила на тренировку и вставала за его воротами, забить Астаповскому было нереально. Тащил всё! Ребята смеялись: "Надо на матчи ее брать!"

– Как он доиграл матч со сломанной рукой?

– Это в 1978-м. На старой "Песчанке" принимали "Зенит". Счет 1:1, лимит замен исчерпан. Минут за десять до конца Астаповский кинулся за мячом, в толчее кто-то бутсой удружил. Врач сразу понял, что перелом. Володька сжал зубы: "Доиграю…" Пока заматывали кисть, я на правах капитана собрал ребят: "Бить не даем!"

– И что?

– За оставшееся время по нашим воротам не нанесли ни одного удара! Так мы еще выиграть ухитрились! Перед финальным свистком Сашка Погорелов забил.

– Умер Астаповский четыре года назад.

– Рак. 65 ему было.

– Юрий Саух, игравший в том ЦСКА, вскоре в тюрьму загремел. Кажется, за изнасилование?

– Там другое. Юрка не женился на девушке, хоть обещал. Она повесилась. А у нее отец – полковник. Вот и упекли Сауха на двенадцать лет.

– Сколько отсидел?

– От звонка до звонка. Но молодец – не опустился, уркой не стал. Культурный человек, по нему не скажешь, что такой срок отмотал. Когда освободился, мы встретились. Зима, мороз – а Юрка в легкой курточке. Пуховик ему подарил. Потом я надел мундир полковника, взял Бубукина и двинули в райисполком. Выхлопотали Юрке жилье.

– Каким образом?

– Его квартира после развода отошла жене с ребенком. Но по закону, если сохранилась московская прописка, человек, отсидевший в тюрьме, имел право на жилплощадь.

– С Бубукиным общались до последних дней?

– Да. Борисыч никогда не унывал, сыпал анекдотами, прибаутками. "Раньше мог через забор пописать, а сейчас все на ботинки льется…" В другой раз сообщил доверительно: "Когда-то боялся, что девушка откажет. Теперь боюсь, что согласится".

– Похоронили его на центральной аллее Ваганьковского кладбища. Представляем, в какую сумму обошлось.

– Он же тренировал футбольную команду правительства России. Люди помогли. С Зоей Васильевной Бубукиной вместе на Ваганьково ходим.

***

– Сколько в 1974-м предлагали "Спартаку" в Алма-Ате за сдачу матча?

– Никаких цифр не называли. Говорили уклончиво – мол, отблагодарим. "Кайрат" на вылет стоял, даже к Старостину гонцов подсылали. Но в команде вопрос закрылся сразу: "Играем честно". 4:0 хлопнули. Дальше в Ташкент прилетели – такая же картина. Снова никто не согласился. 3:0 выиграли. При мне "Спартак" матчей не сдавал.

– Зато ЦСКА в Ереване в неприятную историю влип. В 1977-м, при Боброве.

– Уговор был на ничью. Во втором тайме при счете 1:1 неожиданно забили Чесноков и Копейкин. Два шальных удара – два гола. И Астаповский уперся: "Не буду три пропускать на глазах Симоняна!" Никита Павлович сборную тренировал, сидел на трибуне. Один мяч "Арарат" все-таки отыграл, 3:2 закончили. После матча – скандал…

– Еще бы – в Ереване "Арарат" обманули!

– Маркаров, главный тренер "Арарата", ворвался в нашу раздевалку, материл Боброва. Тот сидел, молчал.

– Астаповскому Бобров напихал?

– Нет. Ни с кем на эту тему не говорил. Но все понимали – некрасиво получилось. Нас перед игрой на коньячный завод пригласили, каждому подарили по бутылке. В самолете с расстройства всё выпили.

– До Боброва ЦСКА возглавлял Алексей Мамыкин. Высоцкий посвятил ему куплет в "Песенке о слухах": "А вы знаете, Мамыкина снимают – за разврат его, за пьянство, за дебош!"

– Я другое из Высоцкого помню: "Мамыкин-горемыкин…" На чемпионате мира в Чили он центрального нападающего играл. В штангу попал, когда в четвертьфинале наши чилийцам сгорели. Вот и родилась строчка.

– Так что насчет разврата и дебоша?

– Я вас разочарую. Не было! Алексей Николаевич – мужик простой, спокойный. В тот год тяжело болела его жена. То ли сердце, то ли онкология. Она приезжала к нам на сборы – бледная, исхудавшая. Мамыкин переживал страшно. Еще очень боялся генералов, которые периодически наведывались в команду. Как-то на разбор матча пожаловал маршал Соколов.

– Ого.

– Мамыкин докладывает – голос дрожит, запинается… Хотя Соколов на многих ужас наводил. В 1983-м, когда я Шестерневу в ЦСКА помогал, вызвал нас после поражения. Как начал долбать! В хвост и гриву!

– Орал?

– Нет. На повышенных тонах – но так, что внутри похолодело. Я ж на себе испытал, в какую задницу могут сослать армейские начальники. Родные не узнают, где могила. Вышли с Шестерневым из кабинета, переглянулись – и в "Якорь".

– Стресс снимать?

– Ну да. Ка-а-к дали! Сидели-сидели – вообще ни в одном глазу!

– Бобров каким запомнился?

– Добрый, отзывчивый, всем помогал. Это не Тарасов. По человеческим качествам – небо и земля. У нас чудесные отношения были, два года подряд отдыхали семьями в Алуште и Сочи. Впервые соприкоснулся с Бобровым весной 1976-го в Кудепсте. В то время он работал в спорткомитете Министерства обороны, приехал на сбор с проверкой. А мы с Никоновым как раз спалились.

– Режим нарушили?

– Сбор длился месяц, все уже с ума сходили. 8 марта пошли к девчатам в соседний санаторий. Поздравили, шампанское выпили. Ближе к полуночи Вадик засобирался обратно. А я остался на ночь.

– Кто-то понравился?

– Так ведь целый месяц без женщин!

– Что ж Никонов не остался?

– Замандражировал. А я подумал – обойдется, к зарядке вернусь. Но на базе меня уже ждали. Рано утром прокрался тихонько в комнату, открыл дверь и увидел Мамыкина, который сидел на моей кровати: "Нагулялся? Снова в сапоги захотелось?" На построении объявил: "Никонов за то, что явился после отбоя, возвращается в Чебаркуль. Ольшанский пока продолжает тренироваться".

– Несправедливо.

– Я тоже возмутился: "Если Вадима в часть отсылаете, тогда и меня. Я больше виноват". Вадик пригорюнился, начал вещи паковать. А я рванул к Боброву, объяснил ситуацию.

– А он?

– Заинтересовался подробностями: "Девчонки хорошенькие? И как все у вас развивалось?" Потом нахмурился: "Другое время не нашлось?" – "Так ведь 8 марта…" – "Ладно, поговорю с Мамыкиным, вас не тронет".

– Как Боброва увольняли из ЦСКА?

– Не сложились отношения с адмиралом Шашковым, председателем спорткомитета Министерства обороны. Плюс "телегу" накатали.

– Кто?

– Капличный. Он с дублем работал, выступали успешно. Иногда проводил тренировки основного состава, Всеволод Михайлович ему доверял. А тот на его место метил, возомнил себя великим тренером. Настропалил ребят, сварганили бумагу в Министерство обороны. Дескать, Бобров такой-сякой, талантливую армейскую молодежь зажимает. Кроме дублеров письмо подписал Юра Чесноков. Тогда мы с Назаром Петросяном и Сашей Тархановым подготовили письмо в защиту Боброва. Чесноков и его подмахнул.

– Вот это номер.

– В конце чемпионата Бобров пообещал Чеснокову "Волгу", если в оставшихся матчах забьет три мяча. Тот с задачей справился. Машина вообще-то мне полагалась, но Всеволод Михайлович сказал: "Серега, следующая "Волга" – твоя. А эту я должен Юре отдать". Денег у него не было, занял у Боброва. И такая "благодарность"!

– Странно.

– Пристыдил я Чеснокова: "Михалыч для тебя столько сделал! Как же идешь против него?" В ответ пролепетал: "Растерялся. Подошли ребята, говорят, все уже подписали…" – "Да кто – "все"?! Дубль! Капличный воду мутит, на ваших плечах хочет въехать в рай".

– Не помогло второе письмо?

– Нет, к сожалению. Судьба Всеволода Михайловича была предрешена. Но и Капличный главным не стал. Бобров успел его убрать из команды, едва заварилась эта каша.

– 1979-й – последний ваш сезон.

– ЦСКА принял Шапошников, который ревниво отнесся к тому, что мы вступились за Боброва. Сказал: "Раз ты Севу поддержал, значит, против меня настроен…" Потихоньку начал задвигать. Когда Шапошникова сменил Базилевич, мелькнула надежда, что еще пригожусь. Но вскоре выяснилось – Олег Петрович на меня не рассчитывает.

– На ЦСКА свет клином не сошелся. Вам 31 год, играть и играть!

– Звали в ростовский СКА, но из Москвы уезжать не хотелось. Разговорился с Варюшиным, он уже ВШТ возглавлял: "Сережа, давай к нам, в школу тренеров. Через сезон-другой все равно придется заканчивать. А здесь два года поучишься, зарплата гарантирована – 300 рублей. В поездки с ветеранами буду отпускать, тоже деньги. После защиты диплома отправим на стажировку за рубеж…" Поразмыслил я и закончил.

Сергей ОЛЬШАНСКИЙ (справа) и Юрий ГАВРИЛОВ в Гвинее-Бисау.
Сергей ОЛЬШАНСКИЙ (справа) и Юрий ГАВРИЛОВ в Гвинее-Бисау.

***

– В Гвинею-Бисау по линии ВШТ занесло?

– Нет. Предложил поехать Юрий Нырков, который руководил "загрануправлением" Министерства обороны.

– Легендарный генерал из "команды лейтенантов".

– Между прочим, до генерала всего два футболиста дослужились – Нырков и Виктор Федоров, он за ВВС и ЦДКА играл. Юрий Александрович сказал: "Поработай в Африке с армейской командой, получишь майора. Других вариантов пока нет". Тогда был порядок: если играешь – выше капитана не поднимешься. Становишься тренером – сразу майора присваивают.

– Гвинея-Бисау – одна из беднейших африканских стран. Что увидели?

– Нищета жуткая. Люди живут в покосившихся хибарах из пальмовых листьев, ходят босиком. Из еды – рис, рыба да бананы с кокосами, которые растут на каждом шагу. Когда на первой тренировке дал небольшую нагрузку, футболисты начали спотыкаться, падать. Оказалось – кормят раз в сутки! Дополнительное питание им пробил.

– Сами что ели-пили?

– Местные блюда пробовать не рискнул. Каждые шесть месяцев в порт заходили наши сухогрузы, привозили мясо, консервы, макароны, рис, муку, конфеты… Дороже всего ценились яйца. На полгода выдавали семь штук! Конфетами местных мальчишек угощал. Они таскали мне кокосы, которые с пальмы сбивали палками. На Зину мою поглядывали с почтением.

– Это почему?

– В Африке культ пухленьких женщин. Символ богатства, достатка. Самый тревожный период в Гвинее-Бисау – когда созревает плод кажу. Из него гонят брагу, в это время вся страна ходит пьяной.

– Даже футболисты?

– Ну нет. Они-то режим соблюдают. В отличие от водителей и летчиков. Когда играли на островах, пользовались гражданскими вертолетами Ми-8. Пилоты явно под градусом, но это никого не смущало. Привыкли, наверное. На обратном пути сажали торговцев с курами, овцами, козами…

– Как в "Мимино".

– Только летишь зигзагами над океаном. И молишь Бога – если суждено рухнуть, лучше сразу об землю, чем в воду, где кто-нибудь сожрет.

– Иван Едешко, который тренировал в Гвинее-Бисау баскетбольную сборную, рассказывал нам, как намучался с полковником Педько, главным военным советником. Тот запрещал в шортах ходить, посещать посольство.

– Это правда. Ваню поселили на территории военно-морской базы, там все строго. А я жил в городе, коттедж на три семьи, рядом с тренировочным полем. По выходным собирались с нашими военными, играли в мини-футбол. Едешко на воротах стоял. Потом завязал: "Не дай Бог поломаюсь…"

– Еще какие опасности подстерегали?

– Змей полно. Установку и разборы матчей проводили на свежем воздухе, в тени густых деревьев. Как-то прямо передо мной с ветки упала гадюка. Я замер, боялся пошевелиться. Ребята не растерялись, камнями забили. Предупредили – если змея ужалит, желательно ее поймать.

– Зачем?

– Из яда готовят антидот. Причем тот, что сделан из яда кобры, например, бесполезен при укусе черной мамбы или гадюки. В стране с электричеством напряженка, выручал дизельный генератор, установленный в зарослях. С соседями по коттеджу дежурили посменно. В полночь идешь отключать генератор, в одной руке фонарь, в другой – палка, вздрагиваешь от любого шороха. Бр-р-р.

– При вас никого не кусали?

– Один раз. Сотрудник посольства полез в трубу, откинул крышку переходника – змея! Ужалила!

– Поймали?

– Уползла. Мужчину удалось спасти, врачи быстро оказали помощь. За три года, что провел я в Гвинее-Бисау, наши умирали чаще от малярии. Или от язвы желудка – если на еде экономили. К тому же "сухой закон", объявленный в СССР, распространялся и на тех, кто работал за рубежом. А в Африке без алкоголя никак. Не выпьешь – обязательно какую-нибудь заразу подхватишь… Знаете, о чем жалею?

– О чем же?

– Хотел привезти из Гвинеи-Бисау огромного попугая. Говорящего. Цена божеская, в районе ста долларов.

– Ну и что помешало?

– Знакомые заверили, что подарят перед отъездом вместе с клеткой. В последний момент что-то не срослось. А я купить и оформить ветсправку, разрешение на вывоз уже не успевал.

– Обидно.

– Вручили другого – размером с голубя. Оранжевая грудка, зеленое оперение, серый хохолок. Симпатяга! Жаль, не разговаривает. Такого же я привозил, когда уезжал в отпуск. Ребята просветили: "Крылья у попугая подрезаны, в самолете никому мешать не будет. Перед посадкой намочи тряпочку, заверни попугая, спрячь в карман плаща. Чтоб не квакал на таможне".

– С клеткой не проще?

– Тогда документы нужны. Но и они ничего не гарантируют. Заберут на ветеринарный карантин, потом скажут: "Извините, птичка сдохла".

– Как назвали попугаев?

– Второй – Марселино. В честь гвинейца, который его подарил. Как звали первого, не помню. Давно помер. Отдал соседке, та не уследила. А Марселино – у дочки, жив-здоров. Сколько ж ему? Двадцать семь лет.

– Ветеран.

– Нет-нет. Эти попугаи – долгожители, умирают лет в шестьдесят. Характер у Марселино вредный, кусается. Сунешь палец между прутьями – цапнет так, что мало не покажется. Поначалу у меня в одной клетке обитали.

– Дрались?

– Регулярно. Марселино второму хохолок клювом пробил. Тот попугайчик был добрейший, не кусался. Садился ко мне на плечо, ласково пощипывал мочку. С Марселино фокус не пройдет. Останешься без уха.

– Внуки у вас есть?

– Зина умерла 18 февраля, а на следующий день Оля, дочка наша, родила мальчика. Назвали Глеб.

– К спорту Ольга отношение имеет?

– Окончила институт физкультуры, долго не работала. Сейчас устроилась в детский сад, преподаёт плавание. А зять мой, Павел Баулин, тренер в хоккейной школе ЦСКА. Глеб как раз у него занимается.

***

– Когда в 90-е вы за хоккей в ЦСКА отвечали, что конкретно входило в обязанности?

– Тренерские советы проводил, школу курировал. Формально, конечно. Что я мог Тихонову посоветовать? Хотя увольнял его именно я…

– Как это было?

– Все разъехались в НХЛ, в команде осталась одна молодежь. Вызывает Александр Барановский, новый начальник ЦСКА: "Убирай Тихонова". Я подумал ослышался: "Виктора Васильевича? Как можно?" – "Можно-можно. Ни игры, ни результата". Иду к Тихонову: "Вы уж извините, но Барановский требует вас уволить…"

– А Тихонов?

– В крик: "Меня?! Да кто он такой?!" Уходить не хотел. Но в армии с этим просто. Вышел приказ министра обороны об увольнении полковника Тихонова в запас. Что автоматически означало снятие с должности главного тренера ЦСКА.

– На вас был сильно обижен?

– А смысл? Он же понимал – не мое решение. Ему исполнилось 65, на тот момент старше Тихонова в армии полковников не было. Так и меня увольняли. Стукнул полтинник, выслуга есть – давай, до свидания.

– Барановский – тяжелый человек?

– Гоношистый. Кто-то сверху его покрывал, чуть ли не замминистра обороны. Вот и чувствовал себя безнаказанно. С Барановским я разругался, когда потребовал выгнать Тарханова. После моего отказа начал давить. Кончилось тем, что Тарханов с группой футболистов ушел в "Торпедо", ЦСКА принял Садырин, а я стал полковником запаса.

– Владимир Викулов с вами работал?

– Друзья-хоккеисты попросили: "Серега, возьми его на любую должность". Устроил инструктором в отдел спортигр. Но кабинет в армейском манеже мне позже выделили. Тихо-спокойно, в стороне от начальства. До этого сидел в административном здании со всем руководством ЦСКА. Незамеченным не проскочишь. А Викулов раз поддатым явился, второй. Говорю: "Володь, в таком состоянии лучше не приходи. Будут проблемы". Полгода продержался – и сообщил, что увольняется. Дальнейшая судьба сложилась печально. Подрабатывал грузчиком в магазине, пил, бомжевал. Три года назад умер.

– В 1996-м на территории ЦСКА расстреляли администратора хоккейной команды Владимира Богача. Газеты выдвигали версии – то ли погиб случайно в бандитской разборке, то ли его с кем-то перепутали…

– Была еще третья версия, основная – киллеры поджидали именно Богача. Возможно, кому-то денег задолжал. Ни убийц, ни заказчиков не нашли.

– Вы сказали – "киллеры". Их было несколько?

– Двое. В то утро я разговаривал с Володей в ЦСКА, мне понадобился билет на поезд. Ответил: "Хорошо, Серега, сделаю. Только жену отвезу". Сел за руль, уехали. Почему вдруг решил вернуться? Припарковался неподалеку от административного здания, рядом корты. Оттуда и стреляли.

– На глазах жены?

– Да. Она у машины стояла, Володя успел крикнуть: "Ложись!" Жена не пострадала. Видела, что киллеры перелезли через забор и врассыпную. В это время у начальника ЦСКА шло совещание. Июль, жара, окна настежь. Мы услышали хлопки, крик дежурного: "Богача убили!" Выбежали на улицу. Кто-то сразу накрыл труп. Володя много лет в ЦСКА отработал, безотказный парень, все его любили.

– Ветеранам ЦСКА в день рождения вручают от Гинера конверт. Сколько?

– 5 тысяч рублей. В клубе ветеранов не забывают, поддерживают, каждый год выдают спортивную форму.

– А какая сегодня пенсия у полковника?

– 20 тысяч. Если б не работа в "Нике", прожить на эти деньги было бы тяжело.

– Пару лет назад вы обронили в интервью: "Фанаты в метро едва голову не снесли…" Ждем подробностей.

– На "Автозаводской" после матча оказался в вагоне с кучкой торпедовских фанатов. Либо пьяные, либо обкуренные. Увидели на куртке эмблему ЦСКА, прицепились, начали грубить. Вышел от греха на ближайшей станции, эти дальше поехали. В другой раз сделал замечание парню, который ножом сидения резал.

– Тоже из фанатов?

– Нет, пьяное хулиганье. Рядом его приятели, вскакивают: "Пошли выйдем? Да мы тебя…" Ладно, киваю, пошли. Оглядываюсь по сторонам – народ в телефоны уткнулся, никто не реагирует. Поезд из тоннеля вылетает, вот-вот двери откроются. Тут здоровый мужик подходит: "И я выйду!" Хватает за шкирку этого, с ножом, начинает трясти. Остальные сразу поникли. Нырнули обратно в вагон. Говорю мужику: "Спасибо. А то бы в одиночку не справился". Мне вообще-то драться нельзя. После перелома лицевой кости вживили титановую пластину.

– О, Господи. Память о чем?

– Об ударе кастетом. В 1995-м с футбола возвращался. Двор, узкая дорожка, какая-то машина чуть ли не по ногам проехала. Я обернулся: "Вы чего, охренели?!" Машина по тормозам, выскочили четверо кавказцев. "Ты куда, дядя?" – "Домой" – "Мы проводим". Двое подхватили под руки, повели. Метров через пятьдесят с левой сильный удар в лицо. Кастет прошел в сантиметрах от виска. Иначе хана.

– Потеряли сознание?

– Нет. Упал на колено, кровища, перед глазами все плывет. Кавказцы в автомобиль – и деру. Я до дома доковылял, позвонил доктору Белаковскому. Тот приехал, выписал мази, лекарства. А через десять дней улетать в Австралию на ветеранский чемпионат мира. Синяк сошел, рана затянулась.

– Полетели?

– Да. Все матчи отыграл! Правда, головой старался по мячу не бить. Мы чемпионами стали, золотые медали вручили. Вернулся в Москву, чувствую – что-то не то. Отправился к Владимиру Сергеевичу Воробьеву в НИИ, сделали снимок. Врач глянул, обомлел: "У вас перелом! Глазное яблоко в любой момент может провалиться! Немедленно оперировать…" Лицевую кость поддерживает пластина, а глаз посадили на титановую сетку. Со зрением проблем нет, да и хирург изумительно сработал – шрам почти не видно.

– Повезло.

– Не в первый раз. Мама рассказывала – в полтора года родная бабушка чем-то накормила, слег с дизентерией, две недели был на грани жизни и смерти. Болезнь подкосила иммунитет. Рос не Гераклом, часто простужался, ездил в санаторные лагеря для ослабленных ребятишек. В школе от волнения даже в обморок падал.

– Позже обмороки случались?

– Ни разу. Начал спортом заниматься, окреп – хвори как рукой сняло. Но мама все равно поражалась: "Как же ты футболистом-то стал?!"