Николай Балбошин: "Не можешь заснуть на Олимпиаде - махни шампанского"
Есть забытые легенды. Герои первого ряда. Наш сегодняшний – из них.
Дважды он нес знамя советской делегации на Олимпиадах – в Монреале и Москве.
Олимпийским чемпионом по классической борьбе стал лишь раз, хоть по силам было оказаться четырехкратным. Мимо Мюнхена в 1972-м досадно проехал. В 1976-м выиграл. В 1980-м никто в чемпионстве Балбошина не сомневался – а завершилось все тяжелейшей травмой. Лос-Анджелес-1984 Советский Союз проигнорировал всей страной.
Мы сидим на его крохотной кухне и вспоминаем. Бьют то одни часы, то другие.
– Как спать-то удается под этот малиновый звон? – поражаемся.
– Привык! Завожу в одно время – а потом у них расхождение случается. На три минуты. Сейчас эти бить начнут.
И точно.
– Так даже веселее. Ночью не спится – вслушиваюсь: ага, раз, два… Два часа ночи!
Вполголоса окунаемся в прошлое. Плакаты во всю стену с лицом Балбошина тому способствуют. Интонация не стариковская – но говорили так давным-давно, в 70-е.
Вспоминает старого товарища:
– Как Отарий выражался…
Мы понимаем, что речь о Квантришвили.
БОЛЬ
Передвигается Николай Федорович по квартире с трудом. Морщась, приподнимается со стула.
– Видим, со здоровьем у вас не очень.
– Еще не так давно тренировал. Ходил отлично. Да что там "ходил" – бегал с молодыми! Хотя спина побаливала. Лег на операцию в Боткинскую, и закончилось для меня благополучие. Семь лет занимаюсь исключительно лечением. Жизнь пенсионера и инвалида. О работе пришлось забыть.
– Что пошло не так?
– Вот снимок, восемь винтов. Позвонки должны стоять в ряд, а у меня идет несовмещение. На одном изгибе спинной мозг терся о кости, винтом зажало нерв. Это дикая боль!
– Слушать-то страшно.
– После первой операции уже ходить не мог. Как-то приплелся обратно к своим врачам. Те взглянули: "Все нормально!" Иду в другой госпиталь, где занимаются только спинным мозгом. Там в ужасе: "Срочно иди туда, где оперировали!" – "Вы-то ничего исправить не можете?" – "Никто не возьмется после них. Пусть сами решают, что делать".
– Это – несчастный случай? Непрофессионализм врачей?
– Второе. Коновалы! Оперировали 12 часов! Немцы потом взялись исправлять, что наши наворотили. Сказали: "Мы обычно такую операцию проводим за два с половиной часа". Объяснили, что у меня шло омертвление нерва: "Если как-то ходишь – значит, нерв еще живой. Посмотрим, что будет дальше".
– Настрадались вы.
– Прежде я сидеть не мог! Шел за внучкой в садик, по пути автобусная остановка. Доходил до нее и заваливался набок, так лежал. Люди думали – пьяный…
– Палку бы взяли.
– Так палка от боли не спасет! Там забор в одном месте – ложился на него животом. Внучка стоит рядом, ждет. Здесь от меня все врачи отказались, отправился в Германию. Иначе парализовало бы.
– Там оперироваться – удар по кошельку.
– Если московская операция обошлась в 200 тысяч рублей, то немцы потребовали 50 тысяч евро.
– В Москве вас точно не вытащили бы?
– Я со своими снимками пришел в Бурденко, протянул заведующему отделением. Тот всмотрелся: "Где больной-то?" – "Я больной" – "Вы что? По этим снимкам он должен быть парализован…" А я на своих приковылял!
– Вы герой.
– Спорт помог. Доктор сказал: "Мощный у вас корсет, он и держит". Надо было мне в Бурденко оперироваться. Все-таки опыт у них огромный.
– Что ж в Боткинскую пошли?
– Во-первых, эта клиника ближе к дому. Жена умерла, дочь – подполковник милиции. Навещать только она может, в другое место замучается ездить. Ночевала у меня, утром бежала на работу.
– А во-вторых?
– В Бурденко согласились оперировать за деньги. В Боткинской обрадовали – как москвичу, по квоте сделаем даром. Принес документы, вдруг новости: "Частично придется заплатить". Я прикинул: "Ну, отдам тысяч 50…" Лег, за день до операции подходит доктор: "Надо оплатить все". Сразу мысль: если буду права качать, выкинут отсюда. А я уже настроился, прооперироваться бы! Тогда Спорткомитет Москвы помог. Юра Воробьев, бывший борец, занялся этим вопросом.
– Московские доктора перед вами хоть извинились?
– Да что вы! Ни слова!
– Надавили бы.
– Я выступил на спортивном радио. Думал, реакция будет. Ничего подобного! Дочка направила одно письмо в Управление делами президента, другое. В ответ отписки – мол, зарегистрировали, передали туда, передали сюда. Звоним, нам говорят: "Это информация секретная, выдается по запросу суда или прокуратуры". Кто-то их прикрывает, я понял…
– Что-то хотите с них получить?
– Пусть признают – плохо прооперировали. Да и 50 тысяч евро, что затратил на немцев, не помешало бы компенсировать.
– Готовы судиться?
– Друзья уговаривают. Один уже адвоката нашел. А что делать-то – проглотить такое? Я же накануне отъезда в Германию снова пришел к врачу, которая меня оперировала. Сказала: "У тебя все нормально!" – и отвернулась. Даже дослушивать не стала. Ни стыда, ни совести.
– Где взяли 50 тысяч евро?
– Хотел все продавать. У меня машина хорошая – хоть и несвежая. Но товарищи собрали сумму. Теперь висит долгом. Отдаю понемногу.
– Что за машина?
– Toyota Highlander. Белая! Вся родня помогала купить, стоила в 2014-м два миллиона.
– Еще с сомнительными врачами сталкивались?
– В 1967-м вернулся с молодежного чемпионата СССР мастером спорта – и вдобавок раздутым ухом. Пошел в больницу, там молоденькая медсестра все попасть шприцом не могла, откачать жидкость. С десятой попытки удалось. Через три недели я весь желтый стал! Отвезли в ту же Боткинскую. Доктор смотрит: "Уколы делали в последнее время?" – "Было" – "Вот заразу и занесли, желтуха у тебя".
ФЛАГ
– Травм у вас было очень много. Есть объяснение?
– Я тоже врачам этот вопрос задавал. Считают, виной всему желтуха, которой дважды переболел. Это повлияло на состав крови, структуру костной ткани. А может, просто судьба такая. Как в 14 лет на первых соревнованиях запястье сломал, так и понеслось. Всю карьеру травмы липли.
– Когда в 1975-м на чемпионате мира в Минске оторвались мышцы от тазобедренного сустава, боль адская была?
– Не то слово! Главное, никто не понял, что произошло. Болгарин Лозанов, упав на живот, попытался перетащить через себя. Я резко дернул тазом, чувствую: брык! Что-то во мне зашевелилось! Попробовал встать – дохлый номер. А со стороны вообще ничего не видно. Подбежал Виктор Игуменов, старший тренер, усмехнулся: "Ладно, кончай…" Думал, прикидываюсь. А я ногой даже двинуть не мог. Но стиснул зубы, поднялся на карачки, затем выпрямился. От боли темно в глазах. Едва арбитр свистнул, болгарин кинулся на меня, толкнул, рухнул я за ковер.
– Вы же к тому моменту 5:0 вели.
– Ага. Теплилась надежда, что достою на одной ноге. Прыгал, пытался бороться в таком состоянии. Но потом еще раз упал, и еще. Игуменов снова ко мне: "Да что с тобой? Бороться можешь?" Шепотом: "Нет, Виктор Михайлович. Шевелится во мне что-то…" Отвезли в больницу, сделали рентген. Тут-то все и ахнули, узнав диагноз – оторвался костный бугорок, к которому крепится группа мышц.
– Особенно Сергей Павлов, председатель Спорткомитета, был впечатлен.
– Он в тот день на трибуне сидел. Проникся ко мне. Когда через год обсуждали, кто будет знаменосцем на Играх в Монреале, Павлов сразу назвал мою фамилию.
– Перед московской Олимпиадой другие кандидатуры рассматривались?
– Нет. Сергей Павлович верил в меня: "В Монреале знаменосцем был Балбошин – и мы всех хлопнули. В Москве он же понесет флаг". А уже в Лужниках на церемонии открытия произнес: "Николай, выиграешь золото – получишь орден Ленина".
– Обрадовались? Или затрясло?
– Подумал: "Елки-палки, что ж под руку-то говоришь?" Сглазил Сергей Павлович. На следующий день во второй схватке я порвал ахилл.
– На ровном месте?
– В том-то и дело! Хотел соперника перевести в партер, выставил правую ногу назад, услышал треск. Все, прощай Олимпиада. В ЦИТО Зоя Сергеевна Миронова сказала: "Толщина ахиллова сухожилия – 5-6 миллиметров. А у тебя – тоненькое-тоненькое. От нагрузок было настолько размочалено, что порваться могло в любой момент. Не обязательно на ковре".
– Как пережили?
– Очень тяжело. Потерял веру и в Бога, и в человечество. Я же был в шикарной форме, с 1977-го три года подряд выигрывал чемпионат мира. Объективно, если б не травма, вряд кто-то помешал бы мне взять золото. Вот вышла у меня к предыдущему юбилею книжка. Иногда с дочкой листаю, смотрю фотографии. Когда дохожу до главы, посвященной московской Олимпиаде, – внутри все переворачивается. Захлопываю. Эта боль со мной навсегда.
– А на Игры в Лос-Анджелес из-за бойкота не попали.
– Вместо этого отправился в Будапешт, где в рамках "Дружбы-1984" провели борцовский турнир среди классиков. В финале с венгром Гашпаром засудили. Внаглую!
– Каким образом?
– Ставлю его на мост. Гашпар уходит. Мне должны три балла дать, но прием не оценивают! Потом делаю захват, бросаю – болгарский арбитр снова ноль внимания… Так и вытащили Гашпара на первое место. А я по дороге в раздевалку столкнулся с нашей переводчицей, венгеркой. Опустила глаза: "Мне стыдно за этот позор. Но ты пойми, нам была нужна хоть одна золотая медаль". Самое интересное наступило вечером. На банкете.
– О, такие истории мы любим.
– Всех участников пригласили на прогулку по Дунаю. На теплоходе. В разгар веселья увидел в углу болгарина, который меня сплавил. Говорю Сан Санычу Новикову, председателю Федерации борьбы СССР: "Пойду-ка к этому судье, руку пожму". Новиков перепугался: "Не вздумай ударить!"
– Удержались?
– Разумеется. Хлопнул по плечу: "Ю вэри гуд рефери!"
– А он?
– Отшатнулся. Выдавил улыбку, покивал. Сел я за свой столик. Тут появился официант с фужерами красного вина на подносе. Проходя мимо болгарина, споткнулся – и опрокинул все на его белоснежный костюм. Я заржал во весь голос: "Есть на свете справедливость!"
БАРАШЕК
– Хоть один договорняк в вашей жизни был?
– 1971 год. Первый мой чемпионат СССР. Подходит перед схваткой Леша Кармацких. Свой, динамовец, из Киева. Умоляет проиграть ему: "У меня жена, дети маленькие, квартира нужна. Если не выиграю первенство Союза – не дадут…" Клюнул я на его удочку. Договорились, что буду бросать прогибом, чуть-чуть перевернусь – и он получит два балла за "накрывание".
– Так-так.
– Вошел в захват, бросил, остался на мосту. Если б повернулся, руку на него положил – все, выигрываю балл. Но жду, когда он меня обхватит. А Леша почему-то замешкался. Пауза затянулась. Наконец встрепенулся, выбросил руку мне на грудь – дали ему два балла. Наши тренеры в шоке: "Ты что, с ума сошел?! У тебя же победа в кармане была!" Я промямлил в ответ, дескать, растерялся.
– Мы одного не поняли. Зачем вы согласились?
– Пожалел парня. Он прям слезу пустил.
– Взамен что пообещал?
– "Осенью будет поездка в Польшу, я откажусь, возьмут тебя". Но не отказался, поехал сам, а мне посоветовал готовиться к следующему турниру.
– Подлец.
– Позже выяснилось – у Кармацких это система была. На неопытных борцов часто пытался вот так воздействовать. Уговаривал, плакался. Многие покупались. Как я.
– Рассчитались?
– В январе турнир в Тбилиси. Подходит Кармацких. Снисходительно: "Ну, с тобой-то ничеечку сгоняем". Я руку его сжал, смотрю в глаза: "Леша, мне неприятно тебе это говорить, но бороться будем честно". Правда, там не встретились. Поквитался спустя два месяца на сборе перед Мемориалом Поддубного. За три дня до старта провели круговую тренировку.
– Это как?
– Шесть борцов по очереди выходят на одного, схватка длится минуту. Без пауз. Потом меняются. К концу тренировки ты выжат как лимон. Наутро попарился в бане, купил два пива и бутылку шампанского. Сижу в номере, расслабляюсь. Заходит Кармацких, глаза вылупил: "Ты чего?" – "Снимаю усталость…" – "Ну и мне плесни".
– Плеснули?
– Конечно. А в глазах читаю: "Все, спекся Балбошин…" На следующий день – "пуш-пуш". Это схватки без приемов, на выносливость. Кармацких со мной в паре. За ночь я отдохнул, сразу пятую скорость воткнул. Леша лежит за ковром обессиленный, ловит ртом воздух. Тут в зал молоденький эстонец заходит. Статный, кудрявый блондин. Кармацких мечтательно: "Вот бы мне завтра с тем барашком сойтись…"
– И что?
– Представляете, по жребию так и выпало! Но барашка недооценил. В технике-то эстонцы нулевые, зато выносливые невероятно. Вот и Леху так измотал, что тот еле-еле победный балл вырвал. Возвращается в раздевалку, падает без сил. Спрашиваю: "Леш, ну как барашек-то?" – "Да ну его на …!" После этого турнира Кармацких и закончил.
– Какие еще уловки против вас использовали?
– Была история в Сан-Диего на чемпионате мира. В финале достался американец Рейнган. До начала вечерней программы часа полтора. Плюс награждение. А полутяжеловесы всегда выходят на ковер предпоследние. Значит, бороться мне минимум через два с половиной часа. Пошли с Шамилем Хисамутдиновым, старшим тренером, в столовую. Увидел арбуз, нарезанный толстыми кусками. Взял три. Потом еще три. И еще. Жую, чувствую – кто-то с меня глаз не сводит.
– Кто же?
– Рейнган и два американских тренера. Пошептались, поглядывая в мою сторону, и куда-то исчезли. Говорю Хисамутдинову: "Думают, я арбузом объелся. Не удивлюсь, если вечер с нашей категории начнется…" – "Да ты что, Коля! Вот расписание, это официальный документ, вносить изменения запрещено".
– А вы?
– Вернулся в зал, переоделся, стал активно разминаться. Минут через пять прибегает взмыленный Хисамутдинов: "Рейнган уже на ковре! Ждет тебя! Ну что, будем скандалить? Подавать протест?" – "Нет". Я в своих силах был уверен.
– Даже после арбуза?
– Конечно. Он уже "уходил". Я ведь разогрелся, пропотел. С американцем управился быстро. Дальше какая-то женщина выскочила на ковер, попыталась меня расцеловать. Первая мысль: "Провокация!" А Рейнган с улыбкой: "Это моя мама. Хочет тебя поздравить…"
ПАРФЕНОВ
– Вашим тренером был легендарный Анатолий Парфенов. Всю войну прошел, за форсирование Днепра получил орден Ленина. С осколком в голове и простреленным локтем выиграл в 1956-м Олимпиаду в Мельбурне.
– К сожалению, умер Анатолий Иванович рано – в 67 лет. На даче топил печку, внезапно потерял сознание. Возможно, зашевелился осколок, засевший в районе виска. Ранили в голову как раз на Днепре. Рассказывал: "Дали нашему отряду задание – переправиться через реку, захватить плацдарм. Попали под обстрел, меня вырубили первым, прямо у берега. Когда основные силы подтянулись, перевязали, отправили в госпиталь. Потом всех, кто участвовал в операции, представили к званию Героя Советского Союза, а мне вручили орден Ленина".
– Переживал, что ушла звездочка?
– Очень. До конца жизни эту историю вспоминал. Еще случай – после затяжного марш-броска командир отряда сказал Парфенову: "Бойцы устали, с ног валятся. Ты же парень здоровый, если ночь не поспишь – ничего страшного. Будешь часовым". А дальше, говорил Парфенов, прислонился он с автоматом к стогу сена и заснул моментально. Стоя! Открыл глаза – уже светло. Так чуть под трибунал не отдали!
– Силищей обладал колоссальной?
– У-ф-ф! Испытал на себе, как только перешел к нему в "Динамо". На тренировке сошлись в партере. Он весил 125 килограммов, я – 95. Скрутил меня двойным нельсоном, начал гнуть, еще и зад коленом поджал. Это нарушение правил. На соревнованиях рефери сразу бы свистнул. А здесь Парфенов продолжал давить на мою шею. Больше всего я боялся, что лопнут позвонки. Но сказать: "Отпусти! Больно!" не мог.
– Почему?
– Да как-то стыдно. Не по-мужски. Счастье, я тогда гибкий был. Делая мостик, пятки затылком доставал! Что с Парфеновым и спасло. Согнул меня в дугу, голова куда-то между коленок ушла, держался из последних сил… Вдруг он ослабил хватку, поднялся, буркнул: "Ладно, руки затекли". Ответил: "А я уже с жизнью готов был попрощаться".
– Он-то осознавал последствия?
– Нет. В раж вошел, переклинило. Я был выносливый, упрямый, ненавидел проигрывать. И Парфенов завелся. В такие минуты напоминал неуправляемый снаряд. В свое время, когда еще выступал, спарринг-партнеру на тренировке плечо в лоскуты порвал. Тот и годы спустя, вспоминая, едва слезы сдерживал: "С Толей дружили, я в зал приходил, помогал ему, а он изуродовал…" Вот на моей совести ни одной травмы. Потому что техника отточенная. А у Анатолия Ивановича – все через грубую физическую силу.
– Вас тоже Бог силушкой не обидел.
– Что-то от природы, что-то – натренировал. Например, с юности кисти качал. Постоянно таскал с собой резиновый эспандер. Еду в метро или в автобусе – жму, жму. Правая рука устала – в левую перекладываю. Однажды на медосмотре динамометр сломал. Так сдавил, что стрелка за 120 зашкалила. При этом голову повернул, с кем-то перешучивался. Доктор нахмурился: "Ну-ка посерьезнее!" Я напрягся, прибор хрясть – и пополам!
– Живописно.
– В другой раз пытался дома толстую проволоку плоскогубцами перекусить. Сжал посильнее – развалились. 50-килограмовый блин от штанги спокойно поднимал двумя пальцами за ободки, нес по залу. Никто из борцов не мог повторить фокус. Все это позволяло чувствовать превосходство над соперниками. От моих захватов у них начинали руки неметь. Помню, грузин Меладзе свалился за ковром. Тренер крикнул: "Вставай, доборись!" А тот простонал на весь зал: "Вай мэ! Рука умер!"
– В мирной жизни физическая сила помогала?
– Да вот случай. В 90-е купил на рынке два мешка сахара. По 50 кило каждый. Довез на машине до дома, занес в подъезд. Тут выяснилось – лифт не работает. Взял мешки за "уши", пошел пешком.
– Этаж?
– Девятый. Притормозил раз – на пятом, когда из рук выскальзывать начали. Поставил, перехватил – и долетел до своего этажа.
ТАКСИ
– К вам лучше не задираться.
– Как-то в автобус зашла шпана, человек пять. Начали приставать к щуплому мужичку. Я приподнялся: "Что к нему-то лезете? Ко мне подойдите!" Посмотрели молча – и все, на следующей сошли. Мне тогда по барабану было. Хочешь? Давай! Это сейчас еще подумаешь…
В другой раз еду заполночь в трамвае. Вижу – около Студенческой трое лупят таксиста. Женщина трамвай останавливает, в крик: "Прекратите!" А передо мной дремлет парень в милицейском бушлате. Потом оказалось – гаишник. Трясу: "Иди, разбирайся". Только сунулся – и ему кулаком в физиономию! Падает!
– Пришлось вам встрять?
– Подхожу. Три поддатых грузина. Один высоченный, вожак. Идет на меня – я ка-а-к дал ему в пятак!
– Нокаут?
– На задницу сел. Двое других сразу скисли. Загрузили их в то же такси, повезли в отделение. Главного грузина вперед посадили. Так он на ходу вырвал ключи, выбросил, а сам бегом! Таксист за ним!
– Какой триллер без погони.
– А задняя дверь прежде блокировалась. Ору: "Меня открой". Грузин уже метров за сто удрал. Я рванул за ним!
– Догнали?
– Еще б не догнал. За шиворот ухватил – пальто напополам! Потом суд был, меня вызывали свидетелем. Все-таки нападение на сотрудника. Не в курсе, сколько дали, я на сборы уехал.
– Вы же сами в такси работали.
– Вернулся из армии – меня от борьбы тошнило. Как подумаю, что надо идти на ковер, отторжение! Не хочу!
– Отдохнули бы.
– Решил вообще бросить. Права были, водить машину обожал. Пошел в такси. Красота!
– Вот там-то приключений наверняка набрались.
– Везу парня с Коровинского шоссе до Белорусского вокзала. По тем временам рубль настучало. Он протягивает 60 копеек. Указываю на счетчик – упирается: "Я здесь часто езжу, в следующий раз отдам".
– Вы в глаз ему за 40 копеек?
– Зачем в глаз? Скидывай, говорю, пиджак. Раз часто здесь ездишь – потом верну. Тот на жалость давить стал: "Нету денег". Ну и отпустил его. Как-то въедливая такая евреечка ко мне села: "В машине накурено! Жалобу в парк напишу!" Я после смастерил табличку "Не курить". Один демонстративно папиросу достает, постукивает о портсигар. Молча на табличку указываю. Он усмехается: "Это все самоделка. Что ты мне сделаешь?" А мы по метромосту проезжаем. Да вот, отвечаю, автомобиль остановлю и выкину тебя в Москва-реку. Будешь вплавь добираться. Сразу убрал папироску-то.
– Гаишники у таксистов деньги отжимали?
– Прямо у парка караулили!
– Это зачем?
– На дороге-то более-менее ясно, нарушил или нет. А в парке 150 машин. Из которых треть стоит у стенки, поломаны. Запчастей нет. Но план идет на каждый автомобиль! Значит, водитель этой "Волги" ждет, когда я приеду на своей – чтоб пересесть на нее. Ездят, как попало, ничего их не волнует. Лишь бы смену отработать. Вот гаишники и ловили: ага, у тебя фара ржавая. Или лысая резина. Сейчас номер свинчивать будем. А это ЧП для колонны!
– Цена вопроса?
– Если номер свинчивает – до пятерки доходило. Так-то рубля хватало. Как-то мы додумались – отодвинули бетонную плиту, всей сменой выехали через эту щель. Эти гаишники ждут-ждут, потом являются к диспетчеру: "У вас что, выходной?" – "Почему? Весь парк трудится…" Прошли вдоль забора, увидели проем – чертыхнулись и укатили.
– Еще какие хитрости были?
– Контрольный счетчик времени. С отставанием часа на три. Опоздал со смены – идешь, тебе нарисуют, что попросишь. Не бесплатно, конечно. На мойке в парке даешь 20 копеек. К механику поднялся – кто 30 копеек возьмет, кто 50. За все надо было платить!
– Кошмар.
– У меня до сих пор кошелек на кнопочке. Привык с такси. Однажды какой-то хмырь из парка взял мою ласточку, с которой пылинки сдувал. Ее обкатывать надо было после ремонта, а он дал газу – заклинило! Прихожу утром – стоит бедная у стенки, вся грязная. С мертвым двигателем. Теперь уже я болтался, ждал, чья машина после смены освободится.
– Долго стояли?
– Нет. Потянуло меня в борьбу ужас как. Дорвался до ковра, всех стал укладывать. Через год на Олимпиаду в Мюнхен чудом не попал! Уже старший тренер сборной Василий Громыко говорил: "Если выигрываешь "Европу" – едешь на Олимпиаду".
– Вместо Николая Яковенко?
– Да. Его на "Поддубном" уложил на лопатки.
– Так что помешало?
– Во вторник лететь нам на чемпионат Европы, в понедельник прихожу чуть размяться, пропотеть. А мне Яковенко ставят в пару! Зачем?! Я не настроился – и повредил боковые связки колена. Но все равно мог на Олимпиаду поехать, за месяц восстановился. На турнире в Румынии растерзал в клочья Мартинеску, который и стал олимпийским чемпионом. Гонял его так, что идет с ковра – и врезается в стенку. Пытается ее руками раздвинуть – думает, там дверь. Бьется головой!
– Вот это да.
– Тренеры поворачивают румына ко мне, я снова бросаю. Он встает – и опять уходит, лбом об стенку. Бум! Бум! Бум!
– Может, под препаратами был?
– Да черт его знает… У нас-то эти вещи не практиковались. После румына встречаюсь с венгром Кишем. Тоже выигрываю! А какая в Мюнхене тройка образовалась? Мартинеску, Яковенко, Киш. Всех я накануне проверил – и уложил. Мог на Олимпиаде стать чемпионом, как думаете?
– Что ж вас зачехлили?
– Шла борьба за каждое место: я представлял Москву, Яковенко – РСФСР.
– Год вы отработали в такси. Вообще не тренировались?
– Заглянул разок на тренировку в ЦСКА. На своем такси подъехал. Женя Артюхин, отец хоккеиста, меня здорово побросал. А все почему?
– Почему?
– Потому что машина стоит – а мне надо план делать. Не о том думаю! Помылся – и уехал поскорее. Зато, вернувшись, мгновенно набрал форму.
– Как?
– Всё на сильном давлении и выносливости. В первом же сезоне после возвращения боролся с Артюхиным трижды – ни разу у меня он не выиграл.
– Могучий был борец.
– Это да! Перед Олимпиадой – чемпионат СССР в Грозном. В финале ждет Артюхин. Вхожу в обоюдный захват, ногу вставляю – Женька падает. Выигрываю! С этого момента у меня и пошел бросок прогибом.
– Подстроиться никто не мог?
– Видят – я влево бросаю. Вправо начали уходить. А я левый навязываю, себя измотаю и их. Потом думаю: а не пойти ли мне вправо, раз так хотят? Тоже получилось! Все равно стало. Начал точить эти броски. Придумывал для себя упражнения. Ребята говорили: "Ты сдавливаешь так, что дышать невозможно". А я научился – как сдавить локтями по-медвежьи…
– Ну и как?
– Привязывал резину за дерево, тянул. Боковые мышцы стали работать так – любого зажму! Это называлось "с зависом". Сковывается корпус, твоя нога вставляется сопернику глубоко между ног. Зависаешь на эту ногу. Человек теряет равновесие, падает, перелетает через тебя. Бросок-то известный. Просто мало кто умеет делать.
ТРУС
– Характер у вас был ершистый.
– Еще со школы. Что сидеть, зубрить – если можно магний поджечь на уроке? Задымило на всю школу. Выгнала меня учительница, крикнула в спину: "Кол тебе!" Знаете, почему я в спорт пришел?
– Почему?
– Потому что били во дворе. Постоянно получал от пацанов на три-четыре года старше. Я еще маленький был, меня как подсадного использовали. Запустят в переулок, там эти ловят, мутузят. Дальше наша толпа взрослых выскакивает, уже тех гонят…
– Веселье.
– Да не сказал бы. То кирпичом в меня засадили, до сих пор шрам остался. Я на секунду сознание потерял, лежу в луже крови. Меня окружают, сверху голос: "Смотри, рожает!" То на катке случай – зарядили шайбой в колено. Я брык в сугроб – встать не могу. Набегают четверо, начинают охаживать. Ногами! Представляете?
– Жуть какая.
– Брат кинулся на выручку – и ему досталось. Идем со слезами: "Что, отцу скажем?" Папа-то у нас горячий был. Решили – лучше в спорт запишемся. Начали с гирь. Так хотелось стать сильным!
– Когда стали – расквитались?
– Знал, где эта шпана сидит – специально мимо них ходил после вечерней школы. Затемно возвращался, сам не задирался, но ждал – чтоб они полезли. Вот тут-то я душу отвел бы! Мне-то 18 лет, мастер спорта… Ни один не пикнул!
– Лихое у вас было детство.
– Однажды чудо спасло. Жили неподалеку от железной дороги. Около Ховрино останавливались товарняки. Смотрим: ага, с решеткой на окошке. Значит, полный арбузов. Надо лезть! Как-то на хорошем ходу запрыгивали в товарняк. За поручень я ухватился, подтягиваю ногу – и вдруг ступенька отваливается…
– Что дальше?
– Падаю – колесо чиркает по ноге. Вечером паренька нашего точно так же поезд напополам перерезал. Завязал я с этим делом тут же.
– Трусливых борцов встречали?
– Один от меня удирал, Кириллов. 1967 год. Встретились на первенстве СССР в Запорожье. За минуту положил на лопатки. Летом Спартакиада школьников. Идет в зачет Спартакиады народов СССР. Большое значение! В первом же круге жребий сводит с Кирилловым. Тут-то он и дрогнул. Только пожали руки – и убегает из зала!
– Не может быть.
– Я ж вас не обманываю! Прямо через три ковра несется на улицу. Я жду, арбитр тоже. Время схватки идет. Кидаюсь за ним, ловлю, тащу в зал. Чуть под трамвай не попали. Это, наверное, трудно представить?
– Да уж.
– Вот, думаю, напишет судья отчет: "Одному руку сломали, другому ногу, третьего трамвай задавил…" Стоим на ковре – Кириллов опять срывается и бежит. Снова я за ним. У зрителей ноги выше головы от хохота! Позже мы сдружились. Спрашиваю: "Что ж ты драпал от меня?" – "Испугался…"
– Вы когда-нибудь боялись человека напротив?
– Ни разу!
– А если тот – олимпийский чемпион?
– Так даже лучше. Всегда рвался с такими бороться. Выносливостью обладал сумасшедшей. В сборной мы велосипед крутили, выдыхали в трубку – у меня на кило веса лучшие показатели! Вот какой у вас пульс?
– Знать бы.
– А я скажу – скорее всего, 60 ударов в минуту. Или 65. У меня было 42.
– Выносливость можно развить?
– Я ж развил. Сам придумал упражнение – кросс на 5-6 километров. Первые 200 метров – максимальное ускорение. Затем средний темп – и снова ускорение. На последние 200 метров – опять "максималка". Все, как в схватке. Она же рывками идет. Потом на ковре давал спурт с первых секунд. Мало кто выдерживал.
– Интересно.
– У меня куча побед в первом периоде. На Олимпиаде в Монреале всех так обыграл – кроме американца Рейнгана. Его уложил в начале второго. А в юношах наоборот – побеждал в 8:59!
– Это круто?
– Так последняя секунда! 1973-й, Иран, дебютный чемпионат мира. Боремся на улице, жара – 40 градусов. Я соперника за секунду до конца схватки бросаю. Тренер спрашивает: "Зачем рисковать?" А это мой характер – положить на лопатки. Я даже выходил, здоровался и демонстративно на спину смотрел. Ага, будешь на ней лежать…
– Подражали вам?
– Был близкий товарищ, Юра, фанатик борьбы. Старше меня на год. Много резину тянул, руки накачал. Но чего-то ему не хватало. Как-то приехал на сбор, говорит: "Николай, хочу, как и вы, добиться результата". Я-то вначале подумал – шутит…
– Не шутил?
– Нет, всерьез. Отвечаю: "Юр, приходи в субботу в баню, научу". Пришли, попарились втроем – с нами еще был Толя Кавкаев. Переместились в кафе. Беру для разгона две бутылки шампанского. Выпиваем. Дальше Толя идет, берет еще две. Потом снова я – две. Юре наливаю, он уже тяжелый: "Слушай, больше не могу!" – "Ты борьбе хочешь научиться? Пей!" Он приподнялся, стакан подержал на весу, поставил. Задом-задом – и деру. Кричу вслед: "Юра, так никогда не научишься бороться!"
– Да вы шутите.
– Ни слова не приврал. Мы с Кавкаевым допили то, что было, переглянулись и еще парочку взяли.
– Сколько ж могли выпить?
– Бутылок пять-шесть легко. На интерес залпом выпивал граненый стакан шампанского. Не по глоточку! За один!
– Мы попробуем повторить. Прямо сегодня.
– Учтите, это испытание, там же газы. А я хоп, и проглатывал. Шампанское очень любил. Как и сухое вино. Это же виноградный сок. Только чуть забродивший. Расскажу историю. 1976-й, Олимпиада. Шампанское у меня всегда с собой было.
– Даже там?!
– А как же? Выигрываю первую схватку. В отличие от другого нашего борца. Тот вес гонял, еще и попал на мощного соперника. Вечером сидит в гостинице опустошенный. Говорю: "Ну что?"
– Все самое лучшее начинается с этого вопроса.
– Вытащил шампанское. По стакану налил. "Давай!" Махнули. Спрашиваю: "Как?" – "Вообще не берет". Тогда по второму. Допили бутылку, уснули. Я разорвал потом всех, парень тоже выступил успешно, до медали дотянул.
– Неплохой способ уснуть.
– Отличный, любому посоветую! Вот недавно читаю интервью олимпийской чемпионки по бегу 70-х, не помню фамилию. Точно не Казанкина. Рассказывает: приехала на соревнования, легла в кровать. И "побежала"! Как у нас говорят – "начала бороться". Думаю про себя: э-эх…
– Надо было накатить шампанского?
– Однозначно. Сразу уснула бы! На соревнованиях главное – с нервами совладать. Шампанское помогает.
– Сейчас тоже любите?
– Люблю. Но не так сильно. Мне и нельзя много с гастритом. Прежде у нас все время жажда была. Как-то позвали с Артюхиным на Спартакиаду. Мы уже с борьбой закончили, а тут спарринг-партнеров не хватало тяжеловесам. Вечером с Женькой выпили по пять бутылок вина "Лыхны".
– Видимо, в Абхазии были.
– Да. Жарища. Наутро поставили меня с тяжем бороться. Через минуту он рухнул на коленки, заплакал, из зала убежал!
– Почему?
– Я, ветеран, его бросал. Развел руками, смеюсь: "Пришел нагрузиться, а вы мне помочь не хотите…" Сажусь на скамейку, пот капает с локтей. Тренер подходит, встает рядом. Потом смотрит на ногу – а ему полный кроссовок с меня накапало! Вот так, говорю, олимпийские чемпионы тренируются!
ОТАРИЙ
– Вы же в 1991-м в Иране работали. А там от шампанского далеко.
– Очень далеко. Два самых страшных нарушения – по женской части и вот это, выпивка. Начнешь приставать к даме – вышвырнут из страны в 24 часа.
– Не было у вас таких проколов?
– Что вы! Да и что там разглядишь – под паранджой? Как-то терпел без женщин. Зато насчет выпивки мы с тренером из Алма-Аты сориентировались. Он водное поло в Иране поднимал. Когда в Тегеран возвращались, в одном номере жили. Нашли аптеку рядом с посольством, там спирт продавался. За полтора доллара.
– Гуманно.
– Определили, кто директор – тот прохаживался, руки за спину. Понятно, за полтора доллара ничего не продаст. А три дашь – шанс есть. Сунули ему в ладошку деньги. Тот пальцами помял, чувствует – купюры…
– Какая конспирация.
– Поворачивается, видит – европейцы. Отправляется в подвал – в газетку для нас заворачивает. Бутылка хорошего спирта, поллитровая. 97 градусов, мы один к двум разбавляли. Еще был способ – чистый лимонный сок заливаешь 100 грамм на литр, получается шикарная водка!
– В других городах что делать?
– Там все самогонкой спасаются. Один зазвал в гости. Только пригубили, стучится сосед. Знает, что я пришел. Хозяин на стол указывает: "Это русский пил, я не притрагивался!" В тот вечер больше ни грамма не выпил. Боялся, что заложат.
– Стоящая самогонка-то?
– Похуже, чем у нас. Но пить можно.
– Тогда же в Иране тренировал баскетболистов Валерий Луничкин. Где-то нагрешил – посадили в яму. Всякий проходящий должен был или плюнуть сверху, или помочиться на него. Вы вмешались и вытащили.
– Да, было. А жена предыдущего посла вышла в город без платка. Полиция нравов засунула в машину, выбрила кусок волос на голове и высадила около посольства… Тоска, конечно, в этом Иране. Делать вообще нечего. Я упражнения выдумывал, за две недели ни одной похожей тренировки не было. Иранцы в восторге: "Продлим контракт, разрешаем супругу привезти!"
– Хотелось вам остаться?
– Не особо. Еще и тараканы из всех щелей, во-о-от такого размера… А рядом работал коллега из Москвы. Со странностями. Чувствую вдруг – иранцы прекратили со мной разговаривать. Вроде не прокалывался нигде. Что это они? Время уезжать – уже ничего не предлагают, легко отпустили. Все открылось время спустя.
– Что было?
– Тот тренер нашептал местным, будто я из КГБ.
– Для чего?
– Чтоб меня отсечь – а самому остаться. Для Ирана КГБ – как красная тряпка. Позже встретились в Москве: "Что ж ты про меня наговорил?" – "Да все вы в "Динамо" – КГБ…" Тут меня идея осенила. Правильно, отвечаю, я из КГБ. Был в Иране с заданием, а ты его провалил. Сейчас напишу рапорт, готовься.
– Побледнел?
– Еще как! В Иране-то за полгода после меня, негодяй, все развалил. Цены сбил.
– Это бесчеловечно.
– У борцов там чистыми выходило 1900 долларов в месяц. В других видах спорта платили максимум 1600. А этому 500 предложили. Согласился! Все, с того момента расценки поползли вниз.
– Сколько вы оттуда привезли в Москву?
– 12 тысяч долларов. В Шереметьево меня Отарий встречал.
– Квантришвили.
– Ну да.
– С бригадой?
– Один. Его вся криминальная Москва в лицо знала. Авторитет такой, что никакой бригады не надо. Боялись все! У него охраны-то никогда не было.
– Зачем встречал?
– Чтоб мои 12 тысяч не отобрали. Это элементарная вещь в те годы – проходишь таможню, декларируешь. Тут же обо всем становится известно. "Выходит такой-то, при себе много валюты". Прямо у Шереметьево тебя и примут. Я жене из Тегерана набрал: "Звони Отарию, пусть встретит". Приехал на "семерке" BMW. Тогда в аэропорту к нам еще волейболист подсел, тоже приличную сумму вез. Отарий и его домой закинул.
– Как вы познакомились с Квантришвили?
– Интервью приехал у меня брать. Хотя, нет, мы и прежде были знакомы…
– Стоп-стоп. Квантришвили у вас – брать интервью?!
– Да. Для "Спортивной Москвы". Отарий чем только не занимался, но и прикрытие нужно было. В 1973-м приехал с фотографом на стадион "Наука", задавал вопросы. Наверное, и заметку сам писал.
– Борец-то он был хороший?
– На уровне мастера спорта. Ростом с меня, вес под сотню. Иногда наши тренировки с вольниками объединяли – то у них не хватает партнеров, то у нас. Мне в пару Отария постоянно ставили. Я так злился!
– Почему?
– Ну, не соперник! Раз брошу его. Два, три, десять… Думаю, все, больше не придет. На следующий день глазам не верю – является!
– Опять бросаете?
– Да. Ну а время спустя всплыл в "Спортивной Москве".
– В той самой бане, возле которой застрелили, бывали с ним?
– Регулярно. Он же курировал эти Краснопресненские бани. Там ветераны собирались, Мальцев, Васильев. Но в основном – боксеры и борцы.
– Могли там оказаться в день убийства?
– Должен был. Но отправился на сбор в Подольск. Обычно мы и выходили из бани вместе. Ребята тогда еще парились, а Квантришвили куда-то торопился. Взял в буфете ящик боржоми, грузил в багажник BMW. Банщик помогал. Потом рассказывал: "Три хлопка – чух, чух, чух…" И всё. Ворвался в парилку, кричит: "Отария убили!" Борцы повыскакивали кто в чем. Мне сразу позвонили. Так жалко его!
– Похороны вышли почти сталинские. Кобзон гастроли в Америке прервал.
– Да. Не протолкнуться было. Со всей страны съехались. Говорят, на крышах соседних домов снайперы сидели.
ЯШИН
– Квантришвили создал фонд Яшина. А вы со Львом Ивановичем общались?
– Конечно. Вспоминаю 1973 год. Только-только выиграл свой первый чемпионат Европы. Иду вдоль стадиона "Динамо" – навстречу Яшин, чуть в стороне. Я голову опустил. Кричать: "Здрасьте!" неудобно. К тому же мы не знакомы. А Яшин окликает, машет рукой, поздравляет с победой. Я в ступоре: "Ой, спасибо. Вот уж не думал, что знаете меня в лицо…" – "Ну как же, Николай? Мы всех динамовцев знаем, болеем за них".
– На "вы" были?
– Всегда! Язык не поворачивался сказать Льву Ивановичу "ты". Хотя в последние годы частенько пересекались на ветеранских мероприятиях. Могли и по рюмочке пропустить.
– После ампутации Яшин жаловался на судьбу?
– Никогда. Очень хороший человек. Добрый, светлый, порядочный. Абсолютно неконфликтный. Разве что с одним генералом в "Динамо" не поладил.
– На почве?
– Не знаю. Об этом Лев Иванович умолчал. Зато в красках расписал, чем дело кончилось. В ответ на какие-то обидные слова Яшин при всех выпалил: "Да чтоб у тебя на лбу х… вырос!" Генерал не простил. Пришлось Яшину перебраться из "Динамо" в Спорткомитет.
– Ваши братья в милиции трудились. Как их жизнь сложилась?
– Старший, Володька, окончил академию МВД, дослужился до полковника. Сейчас на пенсии. А Витьку, младшего, убили в 1998-м. Обнаружили в подземном переходе с пробитой головой. Убийц не нашли.
– Сколько ему было?
– 42. В РУБОП работал, постоянно по грани ходил. Времена-то лихие. Ловил бандитов, а те смеялись в лицо: "Да ничего ты, мент, нам не сделаешь! Все равно отмажут". Чувствовали безнаказанность.
– Вы обмолвились, что и дочь – подполковник милиции.
– Да. У нее в УВД должность поспокойнее. Хотя однажды в районе "Речного вокзала" объявился маньяк, на женщин нападал. Так Лену попросили ночью выйти на дежурство в качестве подсадной утки. Прогуливалась по узкой дорожке от парка до метро, а ее коллеги в кустах прятались.
– Поймали маньяка?
– Ага. В другом парке.
– Татуировка, видим, забавная на руке. Давно с вами?
– Какие вы зоркие. Я думал, никто не замечает, все выцвело. С армии!
– Порохом?
– Берутся две иголки, заматываются нитками. Чернильным карандашом вывели – "Коля". Потом обкалывается до крови.
– Какая красота.
– На эту татуировку у заграничных людей глаза расширялись. Один американец в захватах разглядел, просто зачарован: "Это что?" – "Это я – Коля. По вашему – Ник…" В то время разрисовывать себя не принято было. Если с наколкой – значит, блатной. Из борцов только у меня была.
– Вы же офицером стали. Не пытались вывести?
– Недавно у меня знакомый в ФСО устраивался – его два года проверяли. Говорит – если какая-то на тебе наколка, сразу бракуют. Мы тоже на Лубянке проходили комиссию от "Динамо". Но все-таки скидку делали на то, что спортсмены.
– В здании на Лубянке бывали часто?
– В кабинете Андропова – ни разу. Это Мальцев и Васильев у Юрия Владимировича чуть ли не раз в месяц гостили, тот их обожал. Каждому независимо от звания распорядился положить полковничью пенсию – по 250 рублей. Громадные деньги по тем временам!
– Мощно.
– Но так и не получили. Умер Андропов-то. Все прикрылось. А я если заглядывал на Лубянку – то в правое крыло, где пограничники сидят. Там оперативный дежурный, всю страну держал под контролем. Если что случается на границе, сразу сообщение туда.
– В 90-е многие чемпионы распродавали свои медали. У вас такие мысли были?
– Чего скрывать, жилось трудновато. Знакомая волейболистка рассказала, что продала олимпийскую медаль за две тысячи долларов. В те годы – серьезные деньги. Добавила: "Если хочешь, дам телефончик, твою тоже купят…" А я подумал: "Умру, но не продам!"
